Как поляки гнали «врону»

12 декабря 1981 года на Гданьской судоверфи имени Ленина заседала Всепольская комиссия Независимого самоуправляемого профсоюза «Солидарность». Бурная дискуссия затянулась до позднего вечера. Около половины одиннадцатого в Гданьск позвонили из одного из региональных профцентров. К телефону позвали Валенсу.
— Он занят, подойти не может, — ответил оказавшийся у аппарата советник профсоюза. — Что передать?
— К нам на телефонную станцию пришли военные. Якобы проверяют оборудование. Очень подозрительно. Сообщите Леху немедленно.
— Пусть проверяют. Недолго им осталось проверять. Валенсе сообщим.
Это был один из последних разговоров относительно мирного времени. В 22:30 по всей Польше прервалась телефонная связь Приближалась 13 декабря. Начиналась «польско-ярузельская война».

Приближение

Этим не могло не кончиться. Польский 1980-й, когда всенародное забастовочное движение заставило номенклатуру уступить и признать независимый рабочий профсоюз, был слишком уникальным для «соцлагеря». Правление коммунистической ПОРП и самоуправляемую «Солидарность» невозможно совместить.

Аппарат компартии — не какой-нибудь капиталист, чтобы оглядываться на профсоюзы. «Не говорить, а стрелять» — этот принцип, озвученный секретарём ЦК Зеноном Клишко перед расправой 1970-го, был не прихотью тупоумного чиновника, а единственно возможным ответом комрежима. Недаром уже в ноябре 1980-го министр внутренних дел Мирослав Милевский, секретарь по идеологии Стефан Ольшовский, секретарь по кадрам Тадеуш Грабский на закрытом совещании в ЦК требовали военного положения.

Самые тупые как раз понимали ситуацию. Куда лучше, чем «продвинутые» номенклатурщики, вроде первого секретаря Эдварда Герека и его преемника Станислава Кани. Они-то знали, что вопрос стоит по-сталински: «кто кого» — и никак иначе. Либо режим раздавит «Солидарность», либо «Солидарность» сметёт режим. Третьего не дано.

Даже если социалистический гуманист Яцек Куронь и осторожный Лех Валенса искренне хотят избежать конфронтации, их заставят свои же работяги. Такие, как пожарник Мариан Юрчик, металлург Северин Яворский или инженер Ян Рулевский. Которые ненавидели коммунистов по-простому, без интеллектуальных изысков. Для них «Солидарность» была не «обновлённым социалистическим профсоюзом». А по Рулевскому — «огромным молотом, разбивающим систему».

Проба сил состоялась в Быдгоще. Мартовские события 1981-го — избиение профсоюзной делегации на сессии горсовета — спровоцировали всепольскую забастовку, крупнейшую в мировой истории. Умеренные лидеры «Солидарности» с трудом предотвратили всеобщую стачку. Дабы избежать кровавой конфронтации. Которая всё равно случилась девять месяцев спустя. К тому времени партийный аппарат уже выдвинул в лидеры военного министра Войцеха Ярузельского. Ставка делалась на военную диктатуру.

Экономика трещала. Летом по стране прошли «голодные марши». Осенью съезд «Солидарности» выдвинул программу постепенного перехода к общественному самоуправлению. Предполагалось повсеместно формировать рабочие органы низовой власти, которые брали бы на себя организацию жизнеобеспечения. Вместо обанкротившегося партгосаппарата. Органом общенационального самоуправления должен был стать всепольский Общественный свет народного хозяйства.

Официальная пропаганда обрушилась на «антисоциалистический заговор». Ответом стала часовая забастовка 25 октября. Последняя попытка компромисса была предпринята 4 ноября, когда Валенса и Ярузельский встретились при посредничестве кардинала Юзефа Глемпа. Ярузельский предложил некий «Фронт национального согласия» под коммунистической эгидой. Разумеется, ни о чём договориться не получилось. За Валенсой стоял разозлённый обманом и произволом народ. За Ярузельским — разозлённая собственным страхом номенклатура, а над ней — брежневская Москва. Никакие соглашения не были возможны. Надвигались либо развал, либо столкновение.

11 ноября в Польше праздновался День независимости. По варшавским улицам прошли колонны Конфедерации независимой Польши (КПН), в том числе боевики из студентов. «Идея национального согласия — блеф, выдуманный в Москве, — говорил неукротимый Рулевский. — На заводах пора создавать боевые дружины». Нечто подобное спонтанно появлялось. Прежде всего у шахтёров, под названием «группы наведения порядка». Но они были слабо организованы, не сводились в единую систему и уж конечно не имели оружия.

Восстание едва не вспыхнуло в Варшаве 24 ноября. Курсанты военизированной пожарной охраны захватили здание училища. Им на помощь двинулись рабочие во главе с Яворским. На подавление было брошено отборное подразделение ЗОМО (польский ОМОН), оснащённое вертолётом. Титаническим усилием Валенса предотвратил баррикадные бои в столице. В последний раз.

Удар

На что рассчитывали радикалы, «фундаменталисты Солидарности» — Анджей Гвязда, Ян Рулевский, Мариан Юрчик, Северин Яворский, Анджей Розплоховский и миллионы их единомышленников? Только на одно — за ними был народ. Миллионные массы рабочих, служащих, интеллигентов. Призывная армия на 70% состояла из первогодков, многие рядовые только что состояли в «Солидарности». Даже в милиции создавался независимый профсоюз (конечно, не в ЗОМО, а в подразделениях угрозыска и патрульной службы). Фундаменталисты не сомневались в победе. Но они недооценили организованность партийного государства, прочность военной дисциплины, жестокость коммунистической полицейщины.

Между умеренными и фундаменталистами возникли острые конфликты. Гвязда возненавидел Валенсу за упущенную возможность в Быдгоще. Но надо иметь в виду, что даже крайние радикалы выступали с достаточно скромных позиций.

Тогда „Солидарность“, не претендовала на смену власти или изменение хода истории. Мощь коммунистической системы была столь подавляющей, что лишь безумец мог думать о кардинальных переменах. Были и такие — Куронь, Валенса, — кто давал гарантии Советскому Союзу. 

— вспоминает сенатор Ян Рулевский в апрельском интервью российской «Новой газете».

Правительство Ярузельского подготовило законопроект о запрете забастовок. У профсоюза выбивали из рук его главное оружие. Все сроки истекали, приходилось что-то решать. 3 декабря 1981 года в Радоме собрался президиум Всепольской комиссии «Солидарности». Была выработана Радомская платформа. Профсоюз требовал отказаться от правительственного намерения. Иначе — снова забастовка. Радикалы были уверены в том, что она перерастёт в восстание. Валенса с трудом принял эту позицию. «Смотри, — бросил председателю Яворский, — если опять отступишь, я лично оторву тебе голову!»

Агенты СБ сумели записать радомское заседание. На плёнке был слышен даже плеск воды, наливаемой в стакан. Всё это запустили по государственному телерадио и подали как заговор и план погрома. Такой шаг смутил многих умеренных, кое-кто начал оправдываться (что в подобных обстоятельствах равнозначно признанию поражения). «Если кто-то не может не выступать в духе „это есть наш последний“, пусть говорит такое на именинах у тёщи, где его слова не записывают на магнитофон», — возмущался председатель Союза журналистов Стефан Братковский, деморализуя соратников. В общем, куда там поделкам из «Анатомии протеста»...

Но машина подготовки была запущена. Рабочие начали собственную мобилизацию, не дожидаясь отмашки лидеров. На заводах, верфях и шахтах прокатились профсоюзные собрания. В наибольшей степени их отразила Щецинская судоверфь имени Варского:

Мы решительно отбрасываем идею Фронта национального согласия и требуем, чтобы на период до свободных выборов власть была передана Общественному совету народного хозяйства.

В ряде воеводств и городов были созданы дублирующие руководящие органы — на случай арестов.

11 декабря в Гданьске собралась Всепольская комиссия. В повестку вносилась резолюция о всеобщей забастовке, перерастающей в мирное восстание. Слабые возражения Валенсы отметались сходу. «Конфронтация неизбежна, конфронтация будет», — со вздохом признал Лех. Против фактически выступил только... Анджей Гвязда! «Когда была тёплая погода, „Солидарность“ не принимала мер, — образно выражался он, имея в виду Быдгощскую весну. — Теперь, в преддверии холодов, руководство профсоюза толкает нас на конфронтацию, которую мы проиграем». Но делегаты не прислушивались и к нему.

Резолюция об открытой и немедленной конфронтации была принята почти единогласно. Лишь у одного делегата сдали нервы, и он отказался от участия в голосовании. Это был Лех Валенса. Тем временем в комитетах ПОРП, частях Войска Польского и управлениях Службы безопасности ПНР вскрывались запечатанные пакеты.

Когда пробила полночь 13-го, на улицы польских городов вышли армейские подразделения. По всем правилам военного искусства блокировались цитадели пролетариата. Начались аресты по заранее составленным спискам. Партия пошла войной на народ.

Кровь

Воскресным утром 13 декабря на экранах польского телевидения появился генерал Ярузельский. Он объявил о введении военного положения и зачитал воззвание Военного совета национального спасения:

Наша родина оказалась над пропастью. Превращаются в руины достижения поколений, возведённый из пепла дом. Государственные структуры перестают действовать. Угасающей экономике каждый день наносятся всё новые удары. Растут миллионные капиталы акул экономического подполья... Я обращаюсь к вам, польские рабочие. Откажитесь пока от своего права на забастовку... Я обращаюсь к вам, солдаты и офицеры Войска Польского. От вас сейчас зависит судьба страны... Я обращаюсь к вам, работники Гражданской милиции и Службы безопасности. Защитите государство от врага, а трудящихся от бесправия и насилия.

Последнее особенно впечатляло — от самих себя защитите... СБ и ЗОМО были спущены с цепи.

Много лет спустя давно отставленный Ярузельский с гордостью говорил, что многословное обращение составил сам: «Я немного умею писать». В литературно-публицистическом плане текст действительно удался неплохо. Но поляки не оценили.

Суть происшедшего означала спасение партийного режима методом открытой военной диктатуры. В качестве органа верховной власти на место Политбюро ЦК ПОРП выдвинулась реальная хунта — «Военный совет национального спасения». Сокращённо этот орган назывался по-польски WRON — Wojskowa Rada Ocalenia Narodowego. Народ немедленно окрестил их «вороной» — wrona. Тут же появились подпольные картинки, где грязная ощипанная ворона в чёрных очках Ярузельского (его, кстати, стали называть то «Пиночетом», то «сварщиком») дерётся с благородным польским орлом. Orła wrona nie pokona! («Ворона орла не победит!») стало девизом сопротивления.

Партия откровенно и официально бросила армию на собственную страну. Случай, надо сказать, редкий в истории коммунистических государств. Обычно компартии цепко держали власть, не подпуская военных к политическим решениям. Нечто подобное, пожалуй, произошло лишь на Гренаде 1983-го, но там было иначе — ЦК перерезал сам себя, и армейское командование на несколько дней подхватило рухнувшую власть.

3 тысячи лидеров и активистов «Солидарности» повязали в первые же дни. «Лех жив!» — кричали на улицах. Валенса действительно не погиб. Но и он, и почти вся Всепольская комиссия попали за проволоку. Всего через «центры интернирования» — так официально именовались вороньи концлагеря — прошли почти 10 тысяч человек.

Заметим, что под арестом оказались не только «солидаристы». Особо отмечалось, что «изолирована группа лиц, несущих ответственность за кризис». Среди них были бывший «польский Брежнев» Эдвард Герек, бывший премьер Пётр Ярошевич, бывший секретарь ЦК Здзислав Грудзень. Их, конечно, содержали иначе, чем оппозиционеров, особенно рядовых, которых, случалось, просто избивали на морозе. Однако Грудзень в своей изоляции умер — охрана не торопилась вызывать «скорую», когда у него случился сердечный приступ. Вот так по-взрослому.

Ключевым моментом обращения являлся фактический запрет не только забастовок, но и всякой оппозиционной деятельности. Поскольку основной средой оппозиции являлся рабочей класс, устанавливалась милитаризация промышленности. На предприятия отправлялись военные комиссары. Рабочие объявлялись мобилизованными. Но без боя они не сдались.

Гданьск, Щецин, Варшава, Катовице, Люблин, Краков, Вроцлав охватили подлинные уличные бои. Бронемашины ЗОМО и армейские танки штурмовали заводы и шахты. Самое ожесточённое сопротивление оказали Гданьская и Щецинская судоверфи, металлургические комбинаты Катовице, силезские шахты, велосипедный завод в Быдгоще, вроцлавский Политехнический университет (кровь хлестала прямо на парты в студенческих аудиториях). Апогей протестов с сотнями тысяч демонстрантов пришёлся на 17 декабря.

Самое кровавое столкновение произошло днём раньше на шахте «Вуек». Удалось перехватить радиопереговоры ЗОМО — никто не стремился связываться: «Да у меня бензина нет... А может, кто другой поедет?» Горняки отбили атаку карателей, контратаковали, взяли в плен двух офицеров и рядового. К тому времени у них уже были погибшие. Рядового вытолкнули перед трупами и угрюмо молчащей толпой. С парнем началась истерика. Всего на шахте «Вуек» погибли девять человек.

Дольше всех сопротивлялась шахта «Пяст», ушедшая в подземную забастовку. Её подавили к самому Новому году — она стала самой длинной в истории угледобывающей промышленности.

Всепольский забастовочный комитет в Гданьске был разгромлен. Но несколько человек из руководства «Солидарности» сумели уйти в подполье. «Подземную солидарность» возглавил 27-летний тогда социал-демократ Збигнев Буяк — бывший десантник, рабочий тракторного завода и председатель профцентра столичного региона Мазовше. Ему удавалось скрываться около пяти лет. При том, что его знала в лицо вся страна и СБ рыла землю в поисках.

Насильственного сопротивления лидеры подполья не практиковали. «Были горячие головы, но мы их быстро образумили», — рассказывал Буяк. Нередко он отменял уже запланированные акции, если узнавал, что ЗОМО тренируют по десантной методике — без сна, до озверения. Это гарантировало убийства, и под такой замес он людей не пускал.

Трамвай

За всё время «польско-ярузельской войны» известен лишь один эпизод политического насилия со стороны оппозиции. К «Солидарности» он отношения не имел. Шестеро парней создали организацию «Вооружённые силы польского подполья». Старшему из них, студенту Станиславу Матейчуку, было 24 года, остальные ещё учились в школе. С ними был ксёндз Сильвестр Зых, капеллан Конфедерации независимой Польши.

После убийств на шахте «Вуек» ребята решили мстить. Ксёндз Зых не смог их отговорить, но препятствовать не стал.

В январе 1982-го в организации оставались всего трое 17-летних. С остальными связь была потеряна. Этими силами ребята решили напасть на лагерь интернированных в варшавском пригороде и освободить заключённых. В феврале упёрли пару пистолетов у двух пьяных ментов (предвестие, как будет выглядеть, если что, военное положение в РФ). Третий ствол решили захватывать открыто. При свете дня. В центре столицы. Повяжут так повяжут, убьют так убьют. Главное, чтобы люди увидели — борьба идёт.

18 февраля 1982 года варшавские школьники Роберт Хехлач и Томаш Лупанов пришли на трамвайную остановку. Увидели в окно ненавистную милицейскую форму. Поднялись в вагон 24-го номера. Во время движения подошли к милиционеру и потребовали сдать оружие.

Сержант Здзислав Карос слегка удивился. Но ответил грубо. Парни бросились на него. Карос выхватил пистолет, но за курок уцепился Хехлач. Ствол повернулся к хозяину. От очередного толчка раздался случайный выстрел. Окровавленный Карос лежал на трамвайном полу. Состав наконец затормозил, двери раскрылись. Хехлач и Лупанов спрыгнули на ходу.

Здзислав Карос умер в больнице несколько дней спустя. Оказалось так, что именно он не стрелял в демонстрантов, не убивал шахтёров, не помогал гебухе арестовывать диссидентов. Сержант служил всего лишь в охране посольств. Но он был агентом режима. Кто «по концовке» виноват в гибели отца двух детей — ещё большой вопрос. Точнее, никакого вопроса.

Применить полученное оружие «Вооружённые силы польского подполья» не успели. Через две недели арестовали не только Хехлача с Лупановым, но и всех остальных, включая ксендза Зыха. Суд закончился в сентябре 1982-го. Роберт Хехлач избежал смертной казни только потому, что 18 февраля ему ещё не было 18-ти. За подпольную организацию и убийство милиционера ему вкатили максимальный по законам ПНР срок — 25 лет. Томаш Лупанов за подполье и соучастие в убийстве был приговорён к 13 годам. Сильвестр Зых и Станислав Матейчук за причастность к подполью — к 6 годам. Анджей Хебик, Томаш Крекура и Тадеуш Влашук — не успевшие ничего, но бывавшие на собраниях организации — получили условные сроки.

Подпольная «Солидарность» осудила акцию и выразила сочувствие семье Кароса. Возмутились, надо сказать, многие поляки. Ведь ненасилие было одним из принципов «Солидарности» — типа, мы не опускаемся до уровня озверелой «коммуны». Хехлача и Лупанова прозвали «бандеровцами» (в Польше это для многих тоже ругательство). Зато власти использовали ситуацию по полной. Пропаганда заходилась в обличениях и проклятиях — причём в адрес «Солидарности». Группу подростков изобразили террористической сетью, едва не ИГИЛом. Репрессии стали обосновывать в духе «вы же видите, что они творят!»

Зыха освободили по здоровью в 1986-м. Он остался в Польше, снова стал капелланом КПН. Хехлач, Лупанов и Матейчук вышли по амнистии в 1989-м. Из Польши они уехали — не признали своей победу, достигнутую «сговором с коммуной». Хехлач сейчас живёт во Франции, Матейчук в Америке. Здравствуют все, кроме Лупанова и Зыха. Томаш погиб в ирландской бытовухе. Отец Сильвестр стал последней жертвой «коммуны» — в 1989-м, уже после разгрома ПОРП на свободных выборах, его нашли избитым насмерть на автобусной остановке.

Болтовня

Тут ещё подоспела акция «польского Бендера» в Швейцарии. Четверо польских эмигрантов захватили посольство ПНР в Берне. Командовал налётчиками 42-летний Флориан Крушик.

В молодости он служил в госбезопасности, но был уволен за дисциплинарные проступки. Работал продавцом автобусных билетов. Вляпался на автовокзале в грязную историю: мухлевал с ценами, потрошил кассу, избил разоблачителя. В общем, «чистые руки, горячее сердце, холодная голова».

Не дожидаясь ареста, Крушик сбежал из Польши. В Австрии прикинулся оппозиционером, попросил политического убежища. Натура взяла своё: ограбил ювелира-еврея. Говорил, будто по политическим мотивам — «в знак протеста против израильской агрессии» (это был 1967 год, Шестидневная война на Ближнем Востоке). Получил 9 лет тюрьмы. Обиделся на австрийцев, и, когда отсидел, перебрался в Голландию.

Там открыл польский ресторан. Сошёлся с несколькими посетителями. Притворился лидером «Комитета защиты прав человека в Польше» (такого не было). Потом переквалифицировался в «истинного коммуниста», стал говорить, будто его организация базируется в сталинистской Албании, под опекой Энвера Ходжи. О себе высказывался зловещим басом и назывался «полковник Высоцкий». Чтоб никто не догадался, как в «Операции «Ы». Короче, союз меча и орала.

Несколько эмигрантов-поляков, ходивших в этот ресторан, от Крушика зафанатели. И подписались захватить польское посольство в Швейцарии. Не в Голландии, а в Швейцарии — видимо, поближе к деньгам. Цель была неясна — то ли против Ярузельского, то ли за Ходжу, то ли просто за деньги, то ли всё вместе.

Прилетели в Берн. Купили три винтовки и муляж пистолет-пулемёта. 6 сентября 1982 года четвёрка вломилась в посольство ПНР и легко положила всех на пол. Произведён был захват совершенно по-тупому, но, видимо, оттого и удался — такого бреда никто ждать не мог. Крушик снова поменял политическую ориентацию: без всякого коммунизма назвался командиром «Повстанческой Армии Крайовой» (такой тоже не было) и потребовал освободить Леха Валенсу с другими интернированными.

Назавтра это требование заменилось несколько иным — уплатить миллионов пять швейцарских франков и дать самолёт в Пекин либо Тирану. Кстати, к тому времени Ходжа разругался с китайцами, но Крушик не следил за перипетиями отношений НСРА с КНР. Для него что те, что другие, лишь бы при миллионах.

9 сентября в здание посольства зашли швейцарские полицейские и без дыма повязали захватчиков. Крушик прямо на месте начал обещать какие-то «секретные документы», если его выпустят. Слушать швейцарцы не стали, отдали под суд. Поскольку всё обошлось без жертв и разрушений, Крушику дали 6 лет. Остальные трое получили по 2–3 года. У них были смягчающие обстоятельства — поверили болтовне «полковника Высоцкого».

Варшавская «ворона» охотно приняла но веру россказни Крушика о «повстанческой армии», связанной с албанцами и китайцами (те и другие ведь были противниками СССР, а значит и ПНР). «Солидарности» стали предъявлять ещё и международный терроризм. Совсем уж курам на смех, но для пропаганды годилось всё. Заодно демонстративно усилили спецподразделения всех видов.

Жесть

Режим Ярузельского потерял в войне с Польшей одного человека — Здзислава Кароса. Потери польского народа были значительно тяжелее. С 1981-го по 1989-й погибли 115 человек. В 88 случаях причастность силовых структур ПНР установлена документально. Номенклатура жестоко мстила за пережитый страх.

Кто погибал? Не только шахтёры в бою и демонстранты при разгонах. Весь мир знает имя капеллана «Солидарности» ксендза Ежи Попелушко. Проповедник идей христианства и солидарности, собиравший сотни тысяч слушателей. Польский святой, мученик католический церкви, убитый гэбистами из-за угла. Не в декабре 1981-го, а в октябре 1984-го, уже после отмены военного положения. Но он был отнюдь не один.

В 1984 году в Ленинграде появилась машинописная листовка. Она перечисляла около двадцати убитых активистов «Солидарности» и уличных демонстрантов. С эпиграфом из двух высказываний. Первое: «Такую Польшу мы будем строить, такую Польшу мы будем защищать. Войцех Ярузельский». Второе: «Пора начинать всё сначала. Главное — не бояться. Ежи Попелушко».

Типичны примеры Анджея Жиманьского и Анджея Дебского. 26-летний Жиманьский был председателем «Солидарности» почтальонов Гданьска. Его насмерть забили в подъезде nieznani sprawcy — «неизвестные лица» (так издавна называли в Польше гэбистских киллеров). 16-летний школьник Дебский участвовал в несанкционированной демонстрации. Его повязали зомовцы, швырнули в камеру и целую ночь... допрашивали. Наутро он был мёртв. Вот что значило выйти на улицу тогда в ПНР. Не то, что сейчас в РФ.

39-летний инженер-компьютерщик Яцек Ежи, лидер «Солидарности» в Радоме, год провёл в интернировании. Подвергался жутким избиениям, не раз проходил ścieżka zdrowia — «путь здоровья». Это когда идёшь сквозь строй ЗОМО, и каждый со всей силы «демократизатором». После выхода внезапно умер. С большой вероятностью — отравили. Ведь в досье СБ он значился как один из самых опасных, куда хуже Валенсы.

16-летнего варшавского школьника Эмиля Барчаньского, редактора молодёжного самиздата, утопили в Висле. 19-летнего краковского студента Богдана Влосика капитан СБ после разгона демонстрации застрелил у дверей костёла. 27-летнего токаря Казимежа Михальчука зомовцы расстреляли на улице для острастки остальных. Он даже не участвовал в разгоняемой демонстрации, но, возвращаясь с работы, явно не восхищался тем, как «защищают государство от врага».

Кто убивал? Чаще всего СБ и ЗОМО. Со вторыми всё понятно — жандармерия, ОМОН. Командовал генерал милиции Зенон Тшиньский. Что до «гебухи», то Служба безопасности ПНР входила в систему МВД и таким образом являла собой ФСБ и Центр «Э» в одном лице. Возглавлял её непосредственно министр внутренних дел. В то время этот пост занимал генерал Чеслав Кищак, выходец из военной разведки. Курировал госбезопасность первый заместитель генерал-садист Богуслав Стахура, внедривший «путь здоровья». Непосредственное руководство осуществлял генерал Владислав Частонь.

В структуре СБ особой жестокостью и подлостью отличался IV департамент, занимавшийся подавлением католической церкви. Руководил им генерал Зенон Платек. В его составе была «Группа D», выполнявшая «дезинтеграционные задачи». Этот мутный термин означал провокации, клевету, избиения и убийства. Возглавлял группу полковник Адам Петрушка, заместитель генерала Платека. В его подчинении состоял капитан Гжегож Пиотровский, в глазах которого совершенно явственно мерцал эсэсовский лёд. В команду Пиотровского входили лейтенанты Вальдемар Хмелевский и Лешек Пенкала. 19 октября 1984-го они подстерегли и зверски убили Ежи Попелушко.

Был в городе Торунь и в чистом виде «эскадрон смерти». Назывался он «Организация Анти-Солидарность» (OAS). Создал эту банду майор СБ Генрик Миш. Чтобы бороться по-настоящему. А не мягко и бестолково, как «неумелая команда Ярузельского».

Кроме майора Миша, в OAS состояли один капитан и пять лейтенантов, в том числе женщина по имени Мария Магдалина. Были они пламенными марксистами. А девизом взяли фразу из Откровения Иоанна Богослова. Видимо, подсознательно вспомнили бабушкины библейские чтения и детские впечатления, вынесенные из костёлов.

Тут требовались уже реальные врачи и конкретные санитары. «Мы ответим на вызов Апокалипсиса. Мы ударим там, где зверь не ждёт. И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним?» — писали эти психи в своём тайном воззвании, которое сами же и читали. Вот это да, враги всерьёз. Можно ли представить такое в нашем Центре «Э»?

Убийств за OAS не числилось, но было много похищений, избиений и пыток. На фоне убийства Попелушко эта самодеятельность реально разозлила Ярузельского. Бандитов-гэбистов разогнали. И вот что интересно: вылетев из СБ, они обрели вменяемость. После падения комрежима один из них охранял магазин игрушек, другой торговал грибами. Без всяких марксов и апокалипсисов. А в 1991-м пошли под суд и оттуда за решётку.

Над всей кроваво-карательной системой возвышался генерал Мирослав Милевский. Он курировал всю репрессивную машину от партии — значит, вообще. Санкции на все расправы и убийства поступали лично от него. Убеждённый сталинист, ностальгировавший по временам Берута—Бермана. Каратель с опытом гражданской войны 1940-х, начавший службу ещё в советском МГБ. При этом патентованный гангстер и коррупционер. Организатор грабежей в Западной Европе, получавший табаш с награбленного.

Милевский был единственным конкурентом Ярузельского. За ним стоял «партийный бетон», главная опора режима. Интересы «панов Шматяков» (так называли в Польше партаппарачиков) и гэбистских заплечников не всегда совпадали с манёврами верховного правителя. И хитромудрый Войцех нашёл способ его убрать. Убийц Попелушко арестовали и посадили. А Милевского сняли за то, что развёл беспредел.

С середины 1980-х террор вообще пошёл на спад. Власти убедились в его контрпродуктивности и постарались максимально локализовать. В июле 1984-го был окончательно отвергнут запланированный процесс над десятью лидерами «Солидарности», диссидентскими идеологами и рабочими вожаками. Яцек Куронь (моральный авторитет и ведущий оратор), Адам Михник (практик-организатор), Кароль Модзелевский (идеолог-стратег, автор названия «Солидарность»), Генрик Вуец (руководитель информационной системы), Анджей Гвязда (Гданьский профцентр), Северин Яворский (Варшавский профцентр), Ян Рулевский (Быдгощский профцентр), Мариан Юрчик (Щецинский профцентр), Анджей Розплоховский (Катовицкий профцентр), Гжегож Палька (Лодзинский профцентр) вышли по амнистии. Конечно, под плотное наблюдение, но всё же. Хозяева ПНР сделали другую ставку — на обман и разводку.

Палачи

Если поляка в 1982 году спросить: «Кто правит Польшей?» — он бы с большой вероятностью ответил: «Восемь палачей». Ярузельский, Милевский, Кищак, Сивицкий, Олива, Раковский, Ожеховский, Ольшовский.

Войцех Ярузельский — понятно, главный по всему: первый секретарь ЦК ПОРП, председатель «Военного совета национального спасения», председатель Совмина ПНР, министр национальной обороны. Мирослав Милевский — член Политбюро, секретарь ЦК ПОРП по силовым структурам. Чеслав Кищак — министр внутренних дел, командующий СБ и ЗОМО. Флориан Сивицкий — начальник генштаба Войска Польского, смотрящий по армии. Влодзимеж Олива — командующий Варшавским военным округом, организатор взаимодействия армии и ЗОМО. Мечислав Раковский — вице-премьер, куратор профсоюзов. Мариан Ожеховский — член Политбюро, секретарь ЦК ПОРП по идеологии. Стефан Ольшовский — член Политбюро, секретарь ЦК ПОРП, министр иностранных дел.

Надо сказать, был ещё девятый. Не военный. Не партаппаратчик. Даже не член ПОРП. Он жив поныне, зовут его Ежи Урбан (вообще-то Ежи Урбах, но во времена государственного антисемитизма он сменил еврейскую фамилию на более полонизированную). Этот был мерзее и паскуднее всех.

Урбан занимал пост пресс-секретаря Совета министров. Восемь лет, с 1981-го по 1989-й он был голосом режима. Песков—Киселёв—Соловьёв в одном лице. Правда, отличался от них несколько повышенным интеллектуальным потенциалом, эрудицией и профпригодностью. Его задачей было врать, клеветать, издеваться, гнать фуфло, вселять в людей безнадёгу.

Никто из прямых палачей не позволял себе тявкать на ксендза Попелушко. На это был Урбан. За убийство Пиотровский отсидел 17 лет, Петрушка — 11, Пенкала — 6, Хмелевский — 5. Посидели перед смертью на скамье подсудимых Ярузельский, Милевский, Кищак, Сивицкий, Стахура, Платек. Побывал под следствием Раковский. Выгнанный отовсюду Ольшовский женился на американке и эмигрировал в Штаты. Покончил с собой Олива, страшась тюрьмы за тривиальную коррупцию. Урбан в новой Польше стал миллионером-медиамагнатом. «Капитализм для богатых людей тоже хорошая система», — нагло ухмылялся он, попыхивая сигарой. «Но он же никого не убивал...» Всё-таки переборщили там с правовыми гарантиями для мрази.

Из перечисленной восьмёрки-девятки только четверо — Ярузельский, Кищак, Сивицкий, Олива — входили в хунту-«ворону». Всего в военном совете, объявленном высшим органом государственной власти, состояли 23 человека: 17 генералов, 1 адмирал, 3 полковника и 2 подполковника. Восхитительно удачное название WRON придумал генерал Михал Янишевский, многолетний делопроизводитель Ярузельского. Он являлся глазами и ушами шефа среди преданных сподвижников. Не зря констатируют польские журналисты: «Почти все члены WRON как чумы боялись Ярузельского».

По должности в хунту входили заместители министра обороны, генералы-инспекторы, командующие родами войск и ключевыми военными округами (особенно теми, где много промышленности и опасного для компартии пролетариата), командиры механизированных частей (ближе к ЗОМО), начальники отделов безопасности.

Особняком стояли трое. Генерал Тадеуш Гупаловский заведовал экономической администрацией, генерал Чеслав Пиотровский — энергетикой и горнодобычей. Эти двое были самыми толковыми. Недаром Гупаловский поучаствовал в приватизации конца 1980-х, а Пиотровского поныне чтят как военного инженера. Их антиподом выступал генерал Юзеф Барыла, начальник армейского политуправления. Основное генеральское очинение называлось «В марксизме-ленинизме — наша сила». Иначе говоря: «Единственная извилина — вмятина от фуражки».

Тут вот что важно. Правила по-прежнему партия. Главным бенефициаром военного режима был аппарат ПОРП. Достаточно сказать, что главой «вороны» и правительства был партийный персек. Номенклатурные шматяки продолжали командовать людьми, разъезжать в персональных авто, жить в особняках, загребать злотые. Но не очень лезли на вид, стараясь затеняться генералами. Армию в Польше продолжали уважать. Ненависть же к компартии не смягчалась даже презрением.

Бой

Мрачный декабрь 1981-го шокировал и деморализовал нацию. Десятимиллионный профсоюз, поддерживаемый всей страной, был разгромлен и разрушен режимом, имевшим тысяч пятьсот послушных исполнителей. Те, кто командует вооружёнными людьми, показались сильнее тех, кому верит народ. И даже самого народа.

Партшматяки, СБ, ЗОМО — с этими всё понятно. Враги народа либо роботы. Но — солдаты Войска Польского?! Парни, которые только что жили жизнью страны — и теперь безропотно повиновались приказам её врагов. Как такое могло случиться?

Один из ответов предложил Владимир Буковский:

Сейчас много шумят о Польше. Но разве хоть одно правительство хоть чем-нибудь пожертвовало? После громовых речей европейские страны решили не применять экономических санкций против восточного блока, потому что санкции „возможно, повредят нам больше, чем им“. Американские банки решили покрыть огромные польские долги, потому что „банкротство Польши подорвет мировую финансовую систему“. Так вот как понимается здесь борьба за мир и свободу: люди на Востоке должны жертвовать своими жизнями, вы же не должны жертвовать своими доходами? Не удивительно, что польская армия не торопится бунтовать.

Европа, Америка... Ладно. Важнее было другое. Польское сопротивление началось немедленно и не прекратилось до победы. Структура «Солидарности» в подполье восстановилась и закрепилась 22 апреля 1982 года. Временную координационную комиссию возглавил Збигнев Буяк, его замами стали 30-летний механик-электрик Богдан Лис, 28-летний шофёр-дальнобойщик Владислав Фрасынюк, 35-летний металлург Владислав Хардек. (Последний потом сломался, покаялся на ТВ, но отказался от предложения Ярузельского войти в Госсовет, эмигрировал и постарался, чтобы о нём забыли.) Стратегией был объявлен «длительный марш». Главный лозунг звучал: «Зима ваша, весна наша!»

Через неделю с небольшим, на майские праздники 1982-го, восемь крупнейших городов Польши были охвачены многотысячными манифестациями. Зомовцы убили четверых, ранили семьдесят, но и сами неслабо получили оружием пролетариата. Полсотни карателей отправились в больницы. Через четыре месяца подполье отметило вторую годовщину соглашений 1980 года. 31 августа страну охватили уличные бои. Зомовцы открыли огонь на поражение. Шесть убитых, 4 тысячи арестованных. Ещё полтора месяца — и схватка в Кракове. Один демонстрант погиб.

«Солидарность» доказала, что жива и сильна. Но силы, конечно, были уже не те. Уличные беспорядки удавались чем дальше, тем слабее. Люди каждый раз рисковали жизнью. Но сколько-нибудь ощутимых сдвигов не создавалось и не предвиделось. Давало осечки и главное оружие профсоюза — забастовка. Опорой «Солидарности» были рабочие тяжёлой промышленности. Судостроители, металлисты, шахтёры, транспортники. Но по законам военного положения они считались мобилизованными и отказ от работы карались на основе армейских уставов.

10 ноября 1982-го — вторая годовщина легализации «Солидарности» — массы впервые не поддержали призыв профсоюза к всеобщей забастовке. Это было тяжёлым поражением. Впрочем, как вспоминал Буяк, «может быть, даже попытка помогла Брежневу переселиться на тот свет». А 14 ноября был освобождён Валенса.

С осени 1982-го тактика изменилась. На первый план борьбы вышли иные формы — тайная пропаганда, бойкот всяческого официоза, обструкция сторонникам режима, членам ПОРП, титушкам из «Добровольного резерва гражданской милиции». Широко расходились листовки и настенные надписи. Чаще всего рисовали орла, прогоняющего ворону, или зайца с ушами, растопыренными буквой V — Victoria, Победа. Продвинутые художники создавали жанровые картины: шахтёр, избиваемый зомовцами, Валенса на допросе (следователь засучивает рукава: «Ну, пан Лех, сейчас поговорим как поляк с поляком»). Кстати, в Ленинграде можно было увидеть рисунок под названием «Гданьск, 17-е»: рука в рабочей спецовке с молотком отжимает книзу руку в милицейской шинели с дубинкой...

Все формы борьбы имели фундаментальный общий знаменатель: «Солидарность» сохраняла ячейки на предприятиях. В этом состояла суть подпольной политики. Рабочие массы были постоянно готовы к организованному выступлению. Активность могла быть снижена или временно заморожена. Но движение сохранялось в непрерывном живом контакте. С этим враг ничего не мог поделать.

Многим курс подпольной «Солидарности» казался слишком умеренным. Такими были, во-первых, люди Конфедерации независимой Польши. А с лета 1982-го поднялась в интеллигентно-технократичном Вроцлаве «Борющаяся солидарность» во главе с физиком квантового поля, доктором наук Корнелем Моравецким. Эти умели и дать баррикадный бой, и переиграть гэбистских технарей на радиополе. Именно они, кстати, первыми сформулировали чёткую программу: свержение коммунистического режима ненасильственными методами, независимость стран Восточной Европы и национальных республик СССР и даже объединение Германии на демократической основе.

Победа

Действие военного положение было формально «приостановлено» 31 декабря 1982 года. Впоследствии Ярузельский высказывался в том смысле, что «ограничивать и по возможности отменять мы начали с первых минут». Это, конечно, свойственное ему преувеличение. Но налицо и факт — генерал старался избегать обострений. Хотя бы потому, что понимал, сколь тяжёлым выйдет фронтальное столкновение.

Но тут надо учитывать такой факт. За три недели до «приостановки», 9 декабря, СБ провела волновую кампанию. До 10 тысяч человек были единовременно задержаны и профилактированы. Попали под арест Фрасынюк и Хардек (Буяк снова сумел уйти).

Первомай 1983-го вновь отметился столкновениями. Двое демонстрантов погибли в Варшаве, двое во Вроцлаве. Но Ярузельский уже принял своё решение. 22 июля 1983 года военное положение в Польше было отменено. Режим не только делал примирительный знак в адрес общества, но и подбадривал сам себя: мол, силы теперь достаточно, опасности в прошлом. Кроме того, Ярузельский, Кищак, Раковский и их маневренная группа стала играть на вытеснение «партийного бетона». Через проверенный метод «оттепели».

Крах постучался году в 1987-м. Ещё при Брежневе советская верхушка злилась из-за необходимости закупать у Ярузельского уголь, снабжать его мясом — и очевидно впустую. А тут уже не было ни Брежнева, ни Андропова, ни Черненко, ни нефтяных цен хотя бы на уровне начала 1980-х. Был Горбачёв с новым мышлением, гласностью и перестройкой. Были производственные показатели, не достигавшие отметок 1979 года. Был внешний долг ПНР в 40 миллиардов долларов. Была инфляция, темпы которой экономисты даже не брались подсчитывать. Были 60% населения, записанные в малообеспеченные.

31 августа 1987 года по всей Польше прокатились демонстрации и драки с ЗОМО. Да ещё в масштабах, не виданных за пять лет. 25 октября Валенса вернулся на пост председателя «Солидарности». Все давно знали, что Лех ничего не делает зря. Значит, сигнал готовности.

21 апреля 1988 года забастовали пять тысяч металлургов комбината Гута Сталёва-Воля. Через четыре дня их поддержали транспортные рабочие Быдгоща и Иновроцлава, на следующий день — металлисты Кракова. 1 мая тысячи людей хлынули на улицы. 2-го забастовала историческая колыбель «Солидарности» — Гданьская судоверфь. «Если вы армия, генерал Валенса к вашим услугам!» — прокричал толпе Лех.

Справиться с ситуацией властям удалось к 10 мая. Исключительно тупой силой — ко всем бастующим предприятиям стянулись наряды ЗОМО. Больше сказать было нечего, хотя Урбан и провякал какую-то чушь на песковском языке.

15 августа забастовали шахтёры Силезии. За ними — снова Сталёва-Воля. Потом — опять судостроители Балтики. С единственным и единым требованием: легализовать «Солидарность», остальное приложится. Теперь уже Валенса уговаривал забастовщиков: хлопцы, вы герои, но остановитесь пока, дайте я переговорю с этими тупорылыми, пока они со страху не обвалили страну всем на головы...

20 августа правительство пригрозило ввести военное положение. Это вызвало по всей Польше взрыв очень недоброго смеха. Все всё поняли. В следующие дни сам генерал Кищак буквально бегал за Валенсой, уговаривая встретиться в приватной обстановке. Встреча состоялась 25 августа при посредничестве уполномоченного костёлом аббата Алоизия Оршулика. Глава МВД, всемогущий генерал-убийца умолял электрика с судоверфи остановить забастовки. Взамен обещал легализацию профсоюза. «Генерал прямо говорил, что партийный „бетон“ пытается торпедировать любые предложения об урегулировании спора с оппозицией. Чувствовалось, что говорит он искренне. Но я удивлялся, что смотрю в эти глаза», — вспоминал потом Лех.

Назавтра, 26 августа, Кищак официально предложил провести «круглый стол». Типа, мы же все поляки и все хотим только хорошего, пора друг друга наконец выслушать и понять. Вот такими они становятся, «пред собой увидев амбразуру». Через день ЦК ПОРП уполномочил Кищака вести переговоры от имени партийного руководства. 15 сентября начались «Беседы в Магдаленке» — полуофициальные переговоры, предвосхитившие знаменитый Круглый стол.

Магдаленка и столование — отдельный большой вопрос. Такие люди, как Анджей Гвязда считают их даже не ошибкой — преступлением. Преступным сговором с номенклатурой. Изменой народному движению, совершённой с бокалами в руках. Но — как случилось, так случилось. Коммунистический режим был демонтирован, победа пришла этим путём. ПНР стала Польшей.

А главное, никаких переговоров и соглашений не было бы в помине, если бы не восстание миллионов во имя Солидарности.

После

35-летие военного положения в Польше отмечается одновременно с 5-летием всплеска протестного движения в России. Это было замечено ещё пять лет назад. Декабрь 2011-го перекликался с декабрём 1981-го. Но перекличка не звучала всерьёз. Юбилеи было неловко сопоставлять.

Режим ПНР был гораздо жёстче путинского. Даже нынешнего, не говоря о пятилетней давности. Хотя бы потому, что многие шматяки, гэбисты и зомовцы были идейными людьми. И по-своему думали о Польше. Это всего страшнее, когда отстойный мрак искренне считают нужным не только себе, но и «своей» стране. Конечно, прибабашенные из OAS — случай медицинский. Но упёртых там было много. Причём при власти, с правом отдачи приказов. А не в бабулькиных НОДах.

Путинизм не таков. Но даже с ним российская оппозиция не то, что не справилась — не сдвинула. Даже в удачный момент общественного подъёма. Почему?

Потому что сами мало думали о главном. Больше упивались собой. Да и похуже. Известно высказывание члена КСО (кто-то помнит, что это такое?): мол, если увижу на улицах танки — имейте в виду, я уеду! Вот напугал... «Такое впечатление, что некоторые считают оппозиционную деятельность забавной игрой, прикольным жизненным поворотом. Этакий веселый поезд, на который можно без труда сесть, покататься, а потом легко соскочить. Хорошо бы только, чтобы они не брались за гуж, который не могут сдюжить», — выражал скромное пожелание Александр Подрабинек.

Всё это говорилось через тридцать лет после танков на польских улицах. После рабочих боёв с коммунистическими карателями. После страшных смертей в зомовских камерах. Слышал бы это Анджей в свои последние минуты... Да нет, не стал бы он такое слушать. А мы — слушали. И ещё смеем возмущаться, что Путин правит по сей день, почти вдове дольше Ярузельского.

Но и этому есть объяснение. Шедшие на гибель поляки знали: за ними миллионы, которые победят после них. А наши? Но тут никто не поможет — надо самим суметь. Иного никто не посоветует.