Департамент большевистской культуры
В сентябре 2012 года решением руководителя департамента культуры города Москвы были назначены новые директор и художественный руководитель театра им. Н. В. Гоголя. Это назначение, произведенное директивным письмом из правительства вне какого-либо конкурса, вызвало значительный протест актерского состава, устроившего пикет с требованием к правительству Москвы соблюдать законодательство и трудовой договор. Вскоре все актеры были уволены, а репертуар полностью изменён — нечаянным выгодополучателем правления «сильной руки» стал новый руководитель театра Кирилл Серебренников. В ходе протеста он писал из Берлина мирно собравшимся на митинг актерам: «...если вы начнете драться с ОМОНом или нарушать закон другим способом, лучше не станет».
В декабре 2013 года решением руководителя департамента культуры города Москвы был отменён показ документального фильма о панк-группе Пусси Райот с последующим обсуждением при участии героинь картины. Нечаянной жертвой государственной культурной политики, насаждаемой «сильной рукой», стал Кирилл Серебренников, художественный руководитель театра, который организовал этот показ в заведении, ныне находящимся под его руководством. Отмена показа директивным письмом из правительства вне какого-либо диалога с руководством вызвала значительный протест городской интеллигенции, симпатизирующей Серебренникову и борющейся за сохранение нежданно образовавшегося оазиса свободы внутри городской культурной системы.
Но никакого оазиса свободы, конечно же, нет. Серебренникова можно понять, можно даже ему посочувствовать — неприятно оказаться жертвой каприза государства. Тем более, будучи лишь недавно им же одарённым. Сюрприз так сюрприз, «меня-то за что». Тем не менее, непонятно — чего ещё можно было ожидать, вступая в партнерство с имеющимся государственным укладом? Мы здесь уже не раз писали как про малые дела в целом, так и про деятельность руководителя департамента культуры правительства города Москвы в частности, так что не будем повторяться. Особенно ярко все эти малые дела и сотрудничество в культурной сфере смотрятся на фоне реальных пыток и задержаний, проводимых по соседству функционерами того же самого уклада — такая вот система: кому-то театр подарит, а кого-то посадит. А завтра может наоборот. Пока сохраняются представления, что с системой можно конструктивно сотрудничать, пространство для действия весьма широко.
Интереснее другое — в конце концов, хозяин же барин. Не стоит ожидать уважения прав, будучи наемными сотрудниками полновластной вертикали. Тем более вертикали, гордящейся своим отличием от бездуховного либерализма. Каких-таких прав? Может ещё и гомосексуалистам права дать? Руководитель департамента культуры упирает в своем письме на то, что заведение под руководством Серебренникова — государственное, и что властвует департамент не произволом, но по праву. На историю происхождения этого права стоит обратить отдельное внимание — для полноты представления о том, с чем мы вообще имеем дело в лице руководителя департамента и подчиненной ему организации.
Расположен департамент культуры на Неглинной, в здании, построенном за деньги последнего правомочного обладателя земельного участка — Московского купеческого общества. Им же была построена Александровская больница, нынче стоящая под снос, потому что у нас слишком много больниц и дореволюционных зданий, да и вообще — зачем? В отличие от больницы, дом на Неглинной был построен не как богадельня, а с целью удобно расположить собственное представительство и заработать денег. Помещения в доме сдавались и были чрезвычайно привлекательными — одним из ранних съемщиков была фирма Фаберже, открывшая в здании свой магазин. Вскоре после октября семнадцатого года, который предшественники руководителя департамента назовут Великим, здание было экспроприировано, разделив судьбу всей страны. Какие-то из содержащихся обществом заведений пришли в упадок, а в наиболее привлекательных интерьерах расположились разного рода деятели, полезные новой власти. В случае зданий на Неглинной, это сначала было издательство «Молодая Гвардия», а потом целая серия комитетов, департаментов и управлений, так или иначе призванных «отвечать за культуру». Впрочем, коммерческий дух в здании не угас и после торжества социализма, в советское время здесь также располагал свой офис друг большевиков Арманд Хаммер, на практике доказывающий, что частно-государственное партнерство возможно, особенно когда есть что сбывать.
Департамент, без зазрения совести сидящий на украденной собственности, причем украденной у семейств, чьи потомки вполне здравствуют и известны, имеет столь же смутные права и на театр, которым распоряжается. Здание театра на бывшей Гороховской улице тоже было построено до революции и совсем не для руководителей департаментов — в нем располагалось железнодорожное депо. До революции здание было казенным, а в ходе её стало общественным, отойдя профсоюзу железнодорожников. Железнодорожники, в отличие от купцов, были хребтом социалистической революции — в их отношении большевикам приходилось, по крайней мере некоторое время, блюсти заявленные пропагандистские лозунги о передаче имущества в народную собственность. Именно в рамках железнодорожного профсоюзного движения и на его площадке сформировался театр, который в будущем станет Центральным театром транспорта, а потом будет преобразован в ныне действующий МДТ им. Н.В. Гоголя.
Взаимоотношения большевистского государства с рабочими профсоюзами не менее характерны, чем его взаимоотношения с купцами — но значительно менее известны. Железнодорожный транспорт в 1917 году находился под фактическим управлением Всероссийского исполнительного комитета железнодорожного профсоюза, Викжеля, избранного в августе 1917 года после весьма растянутой конференции работников железнодорожного транспорта. Будучи избранным до октября, состав профсоюза отражал популярные настроения — даже столь революционная группа, как работники железных дорог, отдала контроль социал-революционерам. Председателем стал Александр Леонидович Малицкий. Железнодорожный союз представляет нам один из самых ярких и хорошо задокументированных примеров взаимодействия рабочих с партийными революционерами. По следам октябрьского переворота Малицкий отправляет телеграмму следующего содержания:
Викжель в заседании в Петрограде 26 октября в виду отсутствия в настоящий момент уверенности в правомочности созванного сейчас Съезда Советов, отсутствия власти, авторитетной для всей страны, и руководясь необходимостью сохранения единства демократического фронта и самого существования Российской республики, а также для сохранения транспорта от полной разрухи, — постановил: 1) Викжель относится отрицательно к захвату власти одной какой-либо политической партией, 2) власть должна быть революционно-социалистической и ответственной перед полномочным органом всей революционной демократии, 3) впредь до организации такой власти все распоряжения по ведомству путей сообщения, в том числе и по всей сети железных дорог, подлежат исполнению лишь в том случае, если они исходят от Викжеля...
После того, как становится ясным, что большевики сами за стол переговоров с остальными партиями садиться не будут, Викжель, ещё недавно разбиравший стрелки, чтобы остановить ход Корниловского выступления, вновь начинает забастовку — теперь чтобы принудить большевиков к формированию широкого социалистического правительства. Некоторые в руководстве РСДРПб были готовы выслушать представителей рабочих, но РСДРПб не была бы собой, если бы её лидеры не были полностью уверены, что им одним известен верный политический курс, а для любых оппонентов найдется подходящее грязное словечко. В этом случае, Троцкий назвал железнодорожников «мелкобуржуазной шоблой», на чем дискуссия и прекратилась, а в итоге Викжель был разгромлен и на его месте создан альтернативный союз.
Некоторое время к своим рабочим оппонентам советская власть была снисходительна, и многие, включая Малицкого, дожили аж до 1933 года. С собственностью тоже не перегибали — поначалу профсоюзы сохранили контроль если не над производством, полностью отнятым в пользу государства (после уничтожения фабзавкомов и подавления рабочей оппозиции Шапошникова в 1922), то над непрофильными активами, включая культурные объекты. В награду за поддержку переворота, установление однопартийного правления и принятие центрального планирования хозяйственной деятельности, большевики позволили рабочим устраивать свой досуг и даже художественно руководить театрами — предшественник «Гоголя» окончательно оформился на базе клуба самодеятельности в 1925 году. Времена, тем не менее, менялись, и по мере выстраивания коммунистической политики культпросвета, столь сильно повлиявшей на Маяковского (Платонова, Пастернака...), самоуправство в художественной деятельности стремительно сокращалось.
Наркомпрос РСФСР уже было перевёл театр в своё ведение в 1930, но ЦК железнодорожного союза, пользуясь своим сохраняющимся привилегированным положением, отвоевал заведение обратно, сделав его составной частью Центрального дома культуры железнодорожников. Относительная независимость сохранялась до 1947 года и логического завершения начатого в 30-х годах курса на установление полного государственного контроля в творческой сфере. Театр перешел в ведение управления культуры при Мосгорисполкоме, правопреемником которого является действующий департамент культуры.
Руководитель департамента культуры черпает свою власть и юридическое право распоряжаться творческой деятельностью из весьма впечатляющего источника, наследуя в равной степени большевистской экспроприации и сталинской централизации. Конечно, всё нынче происходит в лучшем виде, и современные деятели не менее рыночно-ориентированы, чем ранее сидевший в офисе на Неглинной Хаммер. Кто-то даже скажет, что абсурдно ворошить весь этот исторической контекст, не имеющий отношения к сияющему лицу любителя парков и самоокупаемости. Может и абсурдно, но всякий знающий контекст не будет удивлён ни назначением Серебренникова, ни вниманием, уделяемым руководителем департамента культуры творческой деятельности.
