Путешественники в «Сицилию»
Мой друг, поэт Алексей Широпаев зачем-то сделал традицией на Руфабуле персональную критику взглядов Вадима Штепы (раз, два). Этим он превращает уважаемый информационный ресурс в некое подобие личных блогов. Не ответить здесь нельзя — но я все же попытаюсь перевести эту полемику в более объективный формат сопоставления идей. Хотя, конечно, и от различий в человеческой природе никуда не уйти...
У свободных людей разные точки зрения совершенно естественны, это повод для диалога и дискуссии. У несвободных — любая иная точка зрения немедленно маркируется как «вражеская». Вместо интеллектуального диалога льются лишь какие-то обвинительные эмоции. Но самое удивительное — когда громкие певцы свободы вдруг начинают уличать оппонентов в «мыслепреступлениях».
Прошлую мою статью Алексей назвал «политически вредной» (это типично советское определение из уст давнего антисоветчика меня позабавило). По отношению к новому тексту критик дошел уже и до грамматических придирок. Мол, как я посмел написать священное слово «Майдан» с маленькой буквы? Но я вообще-то даже «бога», «родину» и «президента» пишу с маленькой. Хотя здесь действительно имела место редакционная правка — но я, как фрилансер, работающий с разными изданиями, к ней привык. В разных редакциях бывает принята своя грамматика (в Украине — на Украине, Таллин — Таллинн и т.д.) — я отношусь к ней терпимо, главное, чтобы смысл текста не правили.
Однако самое странное (а может быть, и не очень) состоит в том, что мы — и автор, и критик — вдруг оказались героями совсем другой статьи. Ее написал еще в конце прошлого века философ Сергей Корнев. Эта статья называется «Путешествие в Сицилию» и повествует о противоположности философского и политического дискурсов, еще начиная с античности.
Опасность политики в том, что она снижает уровень мышления. На философский дискурс, на настоящее мышление политическая ангажированность действует разрушительно. Философия ищет, — и поэтому смысл, цель, назначение человека для нее остаются открытыми. Философский текст не столько находит ответы, сколько задает новые вопросы. В политике, напротив, все уже решено. Политик уже знает, чего он хочет, — он хочет добиться власти для себя и для своей партии. Оправдана ли эта власть, является ли она благом для общества и для него самого, — таких сомнений для него не существует... Философский дискурс есть абсолютная противоположность политическому, ангажированному дискурсу, потому что философ — это воплощенное сомнение, раздумье, неангажированность. Там, где есть ангажированность, философии уже нет, философия уже окончена, — «караул устал», «ваше слово, товарищ маузер».
Алексей Широпаев по своему типу, конечно, философ. Его стихи и статьи могут ошеломлять погружением в психологические глубины и исторические тайны. Он умеет искусно взламывать обывательские «противоречия» — потому что сам прошел (да и продолжает еще) невероятную идейную эволюцию. Наверное, сегодняшний Широпаев с самим собой 20-летней давности не стал бы даже разговаривать (ну и наоборот).
Однако моменты политических обострений для поэта и философа могут быть фатальными. Он безоглядно бросается в омут социальных страстей, начинает безудержно постить в блогах текущие новости. Артюр Рембо тоже восторженно встретил Парижскую коммуну, говорят, даже бегал с флагом на баррикадах. В такие времена творчество уходит куда-то вдаль — или становится плоско-политизированным... Политический дискурс очень суггестивен — он затягивает многих, но особенно творческих людей, которые начинают видеть в происходящем воплощение своих художественных образов.
Отличная и едва ли не классическая иллюстрация этого — паническое выступление реконструктора Игоря Гиркина (Стрелкова), который, похоже, до этого и воспринимал мир сквозь призму своих образов. А теперь вдруг столкнулся с реальностью, в которой «что-то пошло не так...»
Политизация приводит к тому, что целостное (пусть и противоречивое) мировоззрение поэта и философа окончательно раскалывается надвое. Его мир становится черно-белым, начинает жестко делиться на «наших» и «врагов». На смену философским сомнениям и творческим интуициям приходит догматический манихейский дуализм. У Широпаева сейчас это идеализированный «Запад» против агрессивной «Орды». Но по сути это та же известная дугинская схема «евразийство против атлантизма» — только наизнанку.
Надо только не путать интерес к политике и политизацию. Интерес для философа — вещь совершенно естественная. Политизация — это заведомый выбор одной из сторон. Это приводит к тому, что на мир ты начинаешь смотреть не своими, а ее глазами.
Сохранять философский дискурс в этой ситуации крайне нелегко. Потому что философ, как верно заметил Корнев,
затрагивая вопрос о целях и ценностях, то есть исполняя свой долг философа, неизбежно ставит под сомнения цели и ценности всех противоборствующих сил.
Но таким «усомнившимся Макарам» в новой ситуации места уже почти нет. Подозрительна сама непредвзятость — если ты не «за нас», не работаешь ли ты «на врага»?
Например, что такое федерация? Посмотрим совершенно непредвзято. Это оптимальный тип государственного устройства для крупных и многообразных стран — таких, как США и Канада, ФРГ и Австрия, Бразилия и Аргентина, Россия и Украина... Федерация предоставляет регионам широкие права и полномочия — но при этом не опасается никакого «распада». Потому что регионы сами заинтересованы во взаимных «горизонтальных» связях — и эти связи в таком случае получаются даже крепче, чем под властью какой-то унитарной чиновничьей «вертикали».
Мне очень понравилась на январском Майдане рукотворная стена с именами различных городов. Ребята из различных регионов — от Ужгорода до Луганска — легко находили общий язык, совсем не нуждаясь в указаниях какого-то «центра». Это и есть федерализм.
Однако послереволюционная киевская власть почему-то желает сохранить унитарную «вертикаль», существовавшую от Кучмы до Януковича, не давая возможности гражданам своей страны выбрать тип государственного устройства на общенациональном референдуме. Можно ли это действительно называть «победой демократии»? Но стоило задать этот вопрос — он вызвал какую-то очень нервную реакцию, которая бывает при срыве стереотипов...
Оказывается, рассуждать о федеративном проекте для Украины сегодня нельзя. Во-первых, потому что идет война. О том, что США формировались как федерация именно в ходе войны с Британской империей, и во многом поэтому сумели ее победить, вспоминать не принято... Во-вторых, политически ангажированные деятели (они же великие конспирологи) тут же обвинят вас в «работе на Кремль». Если Кремль сейчас продвигает украинский федерализм — это слово для приличных людей должно быть табу. Просто замечательная логика! Вы знаете, что Гитлер тоже считал, что 2×2=4? Давайте на этом основании запретим учебник арифметики!
Кстати, раз уж речь зашла о конспирологии. Я отношусь к этому жанру как к брутальной разновидности фэнтези, но если все же временно в него впасть, то за этой кремлевской стратегией можно разглядеть коварный заговор против собственно российского федерализма. От него и так уже осталось одно название, но тех, кто отныне будет выступать за наполнение этого термина реальным содержанием, теперь можно выставлять в имидже донецких боевиков. И пугать ими мирного россиянина — мол, ты этого хочешь? Разумеется, в этом случае «повстанцы» будут показаны не как герои, а как бандиты — но для телепропаганды это несложная технология.
Здесь у политически ангажированного (а стало быть, дуалистически мыслящего) читателя, наверное, возникнет резонный вопрос — так на чьей же стороне сам этот Штепа, если он одновременно критикует и киевскую, и кремлевскую политику? И публикуется в таких полярно противоположных изданиях, как «Известия» и «Руфабула». А разгадка проста — я учусь у В.В. Розанова, который также одновременно публиковался в либеральном «Русском слове» и консервативном «Новом времени». Но везде выражал узнаваемо авторскую точку зрения — ей просто было тесно в узких идеологических рамках. Поэтому философ и вызывал одинаковый рессентимент у одномерных «прогрессистов» и «охранителей»...
К слову замечу, пока отдел «Мнений» в «Известиях» ведет мой друг, философ Борис Межуев, я очень рад, что некоторые мои тексты кажутся ему актуальными. Хотя он — последователь другого мыслителя:
«Бердяевский» стиль — это новая Россия, внутренне и внешне свободная, со здоровым скепсисом в отношении всех модных слов с приставкой «пост» — посткапитализма, постдемократии, постмодернизма, но лишенная тоталитарных комплексов.
С Борисом у нас может быть масса разногласий — но мы каким-то невероятным образом умудряемся их разрешать, как перипатетики. У нас все-таки одна alma mater...
Однако вернемся к нашей теме. Сегодня некоторых московских «прогрессистов» и киевских «охранителей» заботит тема — а не сбросить ли Украине восточный «балласт»? Действительно, раз в Донбабве и Луганде побеждают совки и ватники — может, отделить от них непорочный европейский Киев? То, что на этих территориях большинство людей продолжает считать себя гражданами Украины — сторонников этой идеи не волнует. Они определяют человека не по его личности, а по месту жительства, причем абсолютно обобщенно. Если ты киевлянин — то за Европу, а если из Донецка — то пророссийский сепаратист. Словом, античный анекдот: «Все критяне лжецы, — сказал критянин».
Но Алексей Широпаев занимает здесь более авангардную позицию — довольно неожиданную, поскольку поэт начинает апеллировать к сугубо экономическому прагматизму. Оказывается, Донбасс надо оставить в составе Украины — но лишь потому, что там обнаружены какие-то несметные запасы сланцевого газа, пусть пока и виртуальные. А Киеву позарез нужен свой газ!
Позвольте, да это же зеркальное отражение московской политики по отношению к Сибири. Там, конечно, тоже одни ватники, но Москва никогда не отпустит эту сырьевую колонию — ибо чем же будут прирастать закрома Газпрома? Вот так у главного антиимперского идеолога вдруг прорезаются вполне имперские сюжеты...
Нелишне упомянуть еще один шедевр временных украинских властей, вполне в духе группы FEMEN. Это беспрецедентное для цивилизованного мира сексистское решение о запрете въезда на территорию страны российских мужчин от 16 до 60 лет. Это объясняют стремлением закрыть доступ в восточные регионы потенциальным террористам. Но тем самым отсекается и немалый поток вполне мирных туристов, которые лишаются возможности посетить красоты Киева и Львова, и пополнить своим визитом местные бюджеты. По абсурду это решение превосходит даже российскую Госдуму. Да, некоторые водители иногда устраивают ДТП и сбивают пешеходов. Значит, на этом основании надо запретить все автомобили?
Донецко-луганские «референдумы» — это конечно полное издевательство над свободой волеизъявления. Алексей попытался представить меня чуть ли не их сторонником. Но в реальности здесь просто еще раз проявился контраст между философским и политическим дискурсом. Для Широпаева, оценивающего сегодня все сугубо политически, эти «референдумы» являются заведомо враждебными мероприятиями. Я же смотрю на них с позиций исследователя — и вижу их неизбежность в условиях того, когда центральная украинская власть отказывается провести референдум общенациональный. Это просто мировой опыт. Каталонцы бы тоже не затеяли свой региональный референдум, если бы испанская власть догадалась упредить его общенациональным опросом на тему назревшего реформирования государственного устройства.
Что же касается насилия и террора, то они, увы, исторически были совсем не чужды и европейскому регионализму. Вспомним хотя бы Северную Ирландию и Страну басков. А за тремя сторонами боснийского конфликта точно так же стояли другие страны — как и за сегодняшними донецкими боевиками. Но в какой-то момент прежде непримиримые силы стали вдруг договариваться — и война пошла к завершению. Здесь огромную роль сыграли международные посредники, которые сумели вовлечь в переговорный процесс даже самых отмороженных боевиков. Дейтонские соглашения, конечно, можно ругать за несправедливость к той или иной стороне — но благодаря им Босния уже почти 20 лет как перестала быть «горячей точкой». Однако где эти международные посредники в современной Украине?
Поэтам и философам иногда свойственно увлекаться политикой — даже более радикально, чем сами политики. Может быть, это закономерно — в противном случае скучная борьба за власть над обывателями была бы никому не интересна. Творческие деятели фактически оживляют политику, привнося в нее обилие эмоций — от эйфории до истерии. Поэтому такой опыт все же заслуживает уважения — хотя и сожаления по поводу того, что их интеллектуальные и креативные силы могли быть воплощены более эффективно.
Порой это приводит к весьма ироническим парадоксам — так, например, тот же Сергей Корнев, написавший свое философское предостережение о необходимости остерегаться политики, сегодня сам в очередной раз уехал в «Сицилию» и стал там яростным патриотом «Новороссии»!
Конечно, я и сам такой «путешественник», и меня временами уносит в сугубую «политику»... Правда, все же научился быстро ловить себя на мысли — при политическом «раздвоении» творческий человек начинает быть скучен не только публике, но и самому себе. Идеи и образы становятся банально предсказуемыми. А это мешает нам быть теми, кто мы есть...
