Слёзы несбывшихся надежд
Известное стихотворение Михаила Исаковского, откуда взята эта метафора, несёт в себе, если разобраться, и более глубокий, сокрытый смысл, помимо сказанного прямым текстом. Да, многие из тех немногих советских военнослужащих, которым удалось вернуться живыми с полей битв Второй мировой, потеряли свои семьи — от бомбёжек, во время оккупации и т.д. Ещё больше было тех семей, которые не дождались своих мужчин, призванных в РККА. Но «слеза несбывшихся надежд» могла катиться и у тех советских граждан, кому после войны посчастливилось воссоединить свои семьи целиком.
Многие надеялись на то, что после войны сталинский режим станет мягче, человечнее — в благодарность «великому русскому народу», за которого кремлёвский диктатор любил поднимать бокал и говорить тосты. Ведь, в самом деле, величайшая цена победы, которую этот народ одержал в самой страшной из обрушивавшихся на него войн, должна была чем-то окупиться? Ведь не напрасны были десятки миллионов смертей ради этой победы?
Документальных свидетельств ожиданий смягчения режима после войны историки в своё время привели достаточно, чтобы сделать вывод: народы Советского Союза воевали не только против иноземного агрессора, но и за собственное демократическое будущее. Воевали сознательно. «Армия рабов» разложилась и разбежалась бы в результате тех поражений, которые РККА потерпела летом и осенью 1941 года. Никакие репрессии не смогли бы собрать её вновь. Нет ничего убедительнее, чем «голосование» вооружённого народа, а он в то время (исключая самое начало войны) подавляющим большинством проголосовал не ногами, а оружием — против внешнего врага. То, что Красная армия в тот период не была сломлена, а, наоборот, укрепилась, однозначно показывает, что, помимо силы государственного принуждения, имелся гораздо более значимый моральный фактор её единства и боеспособности. И этот фактор понятен — надежды на лучшую жизнь после войны. Но эти надежды сразу после войны оказались горько обмануты. А у некоторых народов, что были согнаны сталинским режимом со своей родины — ещё и до конца войны.
Любители придавать режиму Сталина какое-то «национальное значение» особенно подчёркивают его политику в отношении православной церкви. Однако давайте не забывать, что Сталин только в сентябре 1943 года разрешил провести выборы патриарха Московского и «всея Руси». Произошло это уже после того, как в 1941-1942 гг. на оккупированной Вермахтом территории Украины, Белоруссии и России были открыты сотни храмов, закрытых большевиками, и восстановлена свобода отправления религиозных культов. Приступая к «освобождению оккупированных врагом территорий», сталинский режим просто не мог не учитывать этого факта. Кроме того, он ожидал, что РПЦ станет ещё одной опорой авторитаризма, и не ошибся.
Народ не мог понять этих сталинских хитростей. Отказ от «Интернационала» в пользу нового патриотического гимна, роспуск Коминтерна, либерализация религиозной политики трактовались однозначно в пользу смягчения режима. Народ чутьём осознавал мотивы этих шагов — дипломатия в отношении западных союзников, без помощи которых СССР не мог бы победить в той войне. И в своих ожиданиях шёл гораздо дальше того, что готов был допустить сталинский режим. Есть немало свидетельств того, что люди ожидали, вслед за избранием церковного патриарха и открытием храмов, ещё и роспуска колхозов, «потому-де, что Америка с Англией этого требуют от Молотова». И люди, конечно, не понимали, что та же церковь может быть в руках нео- (и пост-) большевицкой власти ещё более эффективным средством порабощения народа, нежели она была раньше в руках царского самодержавия.
Режим не собирался отменять репрессивные законы, изданные в разгар поражений, против попавших в плен советских солдат и против их родственников. Несколько миллионов — тех, кому удалось пережить вражеский плен — на родине вновь оказались в концлагерях. Правда, только «до выяснения степени вины», и в результате реальные сроки заключения получило несколько более полумиллиона бывших советских военнослужащих, а остальные были отпущены. Но полноправными гражданами им удалось стать только после 1956 года, а до этого на них всё равно висело клеймо «был в плену». Да и режим этих «проверочных» лагерей, где многим из них пришлось провести не один год, был под стать гулаговскому.
Точно такими же неполноправными являлись те, кто «был на оккупированной врагом территории». В отношении них действовала презумпция виновности — им приходилось доказывать, что они не сотрудничали с врагом. А как было доказать, если иногда только работа в оккупационной администрации на каких-нибудь низших должностях (мусорщиков, уборщиков и т.д.) могла дать хоть какой-то кусок хлеба, чтобы спасти себя и семью от голодной смерти? Не могли же все быть партизанами да подпольщиками!
Ну и, понятно, ещё более априори «виновными» перед сталинским режимом были те, кого германские оккупанты насильно угнали во время своего отступления. «Насильно ли?» — и органы режима проверяли всех репатриированных советских граждан на предмет, не добровольно ли они ушли вместе с немцами. В известном смысле чекисты были правы — многие уходили добровольно из страха перед репрессиями «освободителей». Страх, как мы теперь знаем, был вполне обоснованным.
Да, далеко не только «освобождение» несли советские штыки на отвоёванные у врага территории СССР. Особенно это касается Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии. В ещё большей степени это относится к другим странам Восточной Европы. Ведь только Польша и Чехия были оккупированы германской армией и лишены государственности. Венгрия, Словакия, Румыния, Болгария оставались самостоятельными государствами. Правда, в марте 1944 года Венгрия была мирно оккупирована немецкими войсками — для поддержки нового правительства Салаши, свергнувшего регента Хорти, пытавшегося заключить сепаратный мир. Но эта оккупация не сопровождалась ликвидацией институтов национальной государственности. Когда в Венгрию пришли советские войска, венгры провели массовую мобилизацию и оказали ожесточённое сопротивление. До апреля 1945 года в Венгрии шли бои, в которых, вместе с немцами, территорию страны от советских войск упорно отстаивали венгерские армии.
В августе 1944 года, в связи с приближением советских войск, Румыния и Словакия перешли на сторону победителя. И только тогда немцы вторглись в эти страны как враги. Румынии повезло не стать надолго театром военных действий — немцы довольно быстро были изгнаны за её пределы, а Словакию немцы успели захватить почти полностью до прихода Красной армии. В Болгарии же немецких войск в 1944 году не было совсем, тем не менее советские войска вторглись и туда, чтобы поставить у власти коммунистов и их союзников.
«А на груди его светилась медаль за город Будапешт...» Так везде ли приход советских войск в страны Восточной Европы был освобождением? Особенно по сравнению с довоенным временем? Вот пусть те, кто любят подчёркивать, как народы Восточной Европы «обязаны» сталинскому СССР за «освобождение от фашизма», объяснят очевидный факт. Почему после войны в тех странах, куда вошли американские и английские войска, установились режимы более демократические, чем до войны, а во всех странах, которые были заняты советскими войсками, утвердилась гораздо более авторитарная модель, чем была там до войны? Исключая разве что Восточную Германию, потому что трудно переплюнуть нацистский режим по части авторитаризма. Однако с синхронной ей Западной Германией Восточная Германия никогда не могла сравниться по части демократии...
Так что не следует удивляться тому, что большинство стран Восточной Европы (а теперь и Украина) отказались от советского варианта празднования «дня победы 9 мая» и в полном согласии с историей отмечают теперь день капитуляции Третьего рейха 8 мая, зачастую даже не делая этот день праздничным, а называя его просто Днём окончания Второй мировой войны в Европе. Разве есть у кого-то, в том числе у России, какие-то основания навязывать другим странам содержание их собственной исторической памяти?
«Они сражались за родину» — называется один из романов Михаила Шолохова, по которому был снят известный советский фильм. Но разве не такими же мотивами защиты своей родины воодушевлялись не только все союзники СССР по антифашистскому блоку, но и все его противники? Приписывать патриотические чувства только своей нации, а то же самое у врага называть «фанатизмом», «шовинизмом» — есть одна из самых отвратительных разновидностей национал-шовинизма. Даже если, как в случае с нацистским режимом, патриотические чувства нередко служили для прикрытия и оправдания преступлений против человечества.
Здесь вспоминается разговор в купе поезда Штирлица с неизвестным полковником из Мекленбурга в «Семнадцати мгновениях весны». Когда Штирлиц говорит: «Разве изобрели новый способ воевать — не убивая, не сжигая, не расстреливая?» — логически это можно понять только как реплику, обращённую к обеим сторонам конфликта (пусть даже Юлиан Семёнов об этом и не догадывался). О военных преступниках, специально подобранных для выполнения преступных приказов, мы сейчас не говорим. Кстати, разве не такими же преступниками были те, кто уже от имени победителей изгонял целые народы со своей родины? Но не о них речь. Непосредственно на войне солдаты выполняли приказы и защищали каждый — свою родину. Это достойно уважения независимо от того, на чьей стороне они сражались.
Нацистский режим был преступен. Немецкий народ изрядно заплатил за то, что помог этому режиму в итоге утвердиться у власти. Советский народ также заплатил кровавыми жертвами за молчаливую поддержку преступной политики сталинского режима, приведшего к катастрофе 22 июня 1941 года. Давайте не забывать, что путь к победе 8 мая 1945 года для нашей страны лежал через эту кровавую катастрофу, которой могло бы и не быть, если бы у власти в Кремле после 1918 года находились другие люди.
Вечная память всем павшим на полях сражений Второй мировой войны и жертвам оккупаций того времени!
С праздником 8 мая — Днём окончания Второй мировой войны в Европе!
