А где был Венедиктов, когда уходили мы?
Люди идут защищать Венедиктова. Вроде бы, душеспасительное дело. А я вот не знаю...
Не знаю, пошла ли бы. Венедиктов, например, за меня не вышел. За моего главреда не вышел и за наших журналистов. Он вообще палец о палец не ударил, когда нас захлестнуло самоуправство и цензура, когда нас пересадили почти что на голодный паек, когда стали задерживать гонорары. Причем, не где-нибудь, а на питерском «Эхе». Венедиктов — единственный, кто мог повлиять, но не повлиял. Ничего кроме сожаления он по поводу ухода всей нашей редакции не высказал, даже при личном общении на глазах у сотен слушателей в рамках «Открытой библиотеки». И пусть не говорит, что не знал и что в Питере «Эхо» — неподвластное ему юрлицо. Пусть не говорит. Это первое.
Второе: я считаю, что культ Венедиктова раздут. Просто раздут. Есть такие люди, которые умеют на ровном месте делать себе положение. Венедиктов раз сказал, что без него не будет «Эха» — все поверили. А почему? У Венедиктова одного такая печень крепкая, чтобы пить со всем Кремлем, крупным бизнесом и половиной ньюсмейкеров? Это второе.
Третье: я уже не раз писала, насколько опасной считаю политику компромисса в журналистике. Венедиктов сделал радио кулуарным, аккуратным, «своим» среди ньюсмейкеров. Это преступление. За такую журналистику в Америке, в Англии высмеивают. Но у нас же глядите-ка — идол свободы слова.
Последние пару лет Венедиктов ничего не делал для сохранения журналистики и свободы слова — он сохранял радио. Понимаете? Венедиктов борется за своих людей, а не за свободу слова. Ему важны конкретные ведущие, продюсеры, менеджеры по рекламе, уборщицы. Он звал и звал в эфир чинуш и сволоту, он все больше молчал, он сделал новый беззубый сайт, который вообще не выносит на главную страницу сколько-нибудь проблемный контент. Он ужимал и ужимал свободу на радио только для того, чтобы сохранить бренд и людей. Чувствуете разницу в калибрах? Он от нас много умалчивал, чтобы его людям было, чем поужинать и на что купить шестые Айфоны. И я склонна полагать, что Венедиктов будет держаться/будут держать до последнего, до превращения «Эха» в РСН или какое-нибудь «Авторадио». Это третье.
И четвертое: знаете, я всегда с недоверием относилась к каким-либо бизнес- или медиасистемам, замкнутым на одного человека. Это нездорово. Если все держится на главном редакторе, значит — в издании проблемы. В настоящей журналистике редактор без издания — никто. Ушел — и уже никто. А у нас Венедиктов — все, «Эхо» же без Венедиктова — шматок соплей. Как так? Понятно, что в условиях тоталитаризма мое утверждение не вполне верно, но оно верно частично. Относительно Венедиктова и четыре, и шесть лет назад говорили, что без него радио умрет. А с чего это господин Венедиктов за 10 лет редакторства не создал самоустойчивой системы? Сейчас радио умрет безотносительно Венедиктова. Давят символ (изрядно в моих глазах подрасплывшийся в последнее время), о Венедиктове речи не идет. И о спасении редакции речи не идет. Но если бы шла, то без Венедиктова радио выжить было бы сложно. И это — вина Венедиктова.
Вот «Коммерсантъ» тряханули, «Ленту» — они и сегодня работают. Пускай на пропаганду, но работают. Не просели финансово. А мы? Оставили сайт и газету «Эха Петербурга» так, что новая редакция (журнал «Мурзилка») продолжила работу, не понеся больших убытков. Нас было очень мало, у нас почти не было ресурсов, но мы создали устойчивую систему. А Венедиктов, стало быть, нет?
В общем, я не знаю, пошла ла бы я за Венедиктова под дубинки. Он для меня не символ свободы слова. Скорее — человек, чей ошибочный взгляд на журналистику стоил России кровушки. Впрочем, передо мной вопрос о пикете и митинге не стоит. Я еду в автобусе по Вьетнаму. Еду на море, где встречусь с русским эмигрантом, бывшим российским журналистом, оставшимся без работы и вынужденно уехавшим. А до этого я встречала другого такого в Бангкоке. И встречу еще одного в Тайланде. Да что там они — я сама приехала сюда из деревни, куда вынуждена была уехать, так как журналистика в России кончилась и работать мне по совести негде. Знаете, когда я ехала за границу, немного побаивалась, не остановят ли. У меня была пара жестких текстов за последние месяцы. Про необходимость графа Палена, например. Я, безработная, шла по «Домодедово» со страхом. Просто боялась.
Вот пусть господин Венедиктов таким, как мы, что-нибудь хорошее скажет. Где он был, когда мы уходили, убегали, уезжали? Где был Венедиктов, когда мы голодали, когда нас унижали, эксплуатировали? Пил в Кремле? Ну-ну... может, время снова выпить?
