Каких детей можно рожать?

Младенцев с пороками развития или генетическими отклонениями у нас спасают за счет чьих-то здоровых жизней. Кто в такой стране, как Россия, должен решать, кому выжить, здоровому или инвалиду?

Во время беременности я успела побывать в нескольких клинических больницах Петербурга, в том числе федерального значения. Мне также довелось пообщаться с акушерами-гинекологами из московских, екатеринбургского перинатальных центров.

Попасть в хорошую клинику на обследование и в федеральный медицинский центр на роды/кесарево сечение трудно. Московская или петербургская прописка дают невероятные преимущества, которые в некоторых случаях можно оценивать как право на жизнь. Я, например, только во время беременности отчетливо поняла, какая огромная разница между жизнью в Петербурге (Москве) и провинции. В некоторых случаях разница эта состоит именно в праве на жизнь. Если вы тяжело больны, если у вас осложненная беременность, если не в порядке ребенок, вы можете умереть в своей провинциальной больнице, не дождавшись квоты на лечение в федеральном центре или просто не найдя денег туда доехать, не успев собрать документы.

Кстати, о детях, которые не в порядке. Пишу я сегодня именно о них. Несколько раз за всю беременность я слышала от работников ведущих российских перинатальных центров слова не столько недовольства, сколько отчаяния. Многие женщины приезжают в эти центры со всей нашей страны с совершенно нормальной беременностью, но с пороками развития плода. Синдром Дауна, другие генетические заболевания, врожденные пороки сердца. Эти женщины занимают те же места в палатах, что и роженицы, которые вынуждены рожать в Москве или Петербурге из-за угрозы собственной жизни. И далеко не все из них тяжело больны.

Среди пациенток федеральных перинатальных центров есть больные диабетом, страдающие заболеваниями крови, легких, сердца, других жизненно важных органов, имеющие травмы или пережившие серьезные хирургические вмешательства. А есть абсолютно здоровые женщины, которым просто не повезло с течением беременности: это роженицы с полным предлежанием плаценты, с врастанием плаценты. Без вмешательства высококлассных хирургов такие женщины не разродятся. Для них возможность рожать в федеральном центре — шанс выжить и сохранить органы, т.к. в обычном роддоме их в лучшем случае спасут, удалив матку. В районных роддомах эти операции не делают в принципе, а у жительниц деревень и сел шансов выжить с таким диагнозом мало — они не дождутся даже «скорой». И их дети тоже. Здоровые дети.

Заметьте, в России есть очень много абсолютно здоровых женщин, которые вынашивают совершенно здоровых детей. Им просто не повезло: например, плацента в матке прикрепилась так, что самостоятельные роды невозможны. Или она вросла в матку. Без переезда в город, без возможности рожать под наблюдением бригады высококвалифицированных хирургов такая женщина, вероятно, умрет. Вместе со здоровым ребенком. А то и с двумя, тремя здоровыми младенцами в утробе. Умрет потому, что очередь на квоты для родов в федеральном медицинском центре большие, потому что денег на дорогу региональный бюджет не дает, потому что мест в палатах нет... А места заняты в том числе и женщинами, которые решили рожать детей с глубокими пороками развития.

Вот об этом и говорят тихо доктора: вместо того чтобы спасти здорового младенца и здоровую мать, сохранив ей не только жизнь, но и возможность родить еще, они вынуждены спасать заведомо нежизнеспособных детей. Спасать за государственный счет. В перинатальных центрах спасают детей, которые никогда не смогут говорить, ходить, держать голову, жить без медоборудования. Спасают детей с серьезными генетическими проблемами. И, вы знаете, далеко не все доктора этому рады. Есть те, кто предпочел бы спасти две жизни, чем поддерживать на минимальном уровне одну. У нас не Америка, здесь тяжело больных новорожденных оперируют лишь в нескольких городах и операции эти часто идут за счет чьих-то других жизней.

А еще доктора часто вспоминают Эвелину Бледанс (дай бог ей здоровья!) Говорят, после ее истории пошел всплеск рожающих детей с синдромом Дауна. Но, возмущаются врачи, у Бледанс есть деньги и есть возможности заниматься, развивать, спасать своего ребенка с синдромом Дауна, а у тех, кто, вслед за Бледанс, решается родить малыша с генетическими отклонениями, таких возможностей, как правило, нет. Вся их возможность — койка в федеральном центре. Та самая, не добравшись до которой по городам и весям нашей страны умирают вполне здоровые женщины, унося с собой в могилу абсолютно здоровых младенцев.

Один доктор из московской КБ даже сказала в сердцах, что предпочла бы запретить выхаживать за бюджетный счет детей с генетическими пороками. Доктор считает, что мы живем не в той стране, где можно себе позволить повесить неспособного к самостоятельному выживанию ребенка на казенную шею, ибо слишком дорога цена — жизни здоровых и крепких сограждан.

А что думаете вы? Я, если честно, не знаю ответа. Совершенно не знаю. Мне трудно представить, каково это — узнать, что ты вынашиваешь смертельно больного ребенка. А если он — твой единственный шанс стать матерью и других беременностей уже не будет? Смогу ли я в такой момент принять социально ответственное решение? Не забуду ли, что мое желание родить ребенка с тяжелыми пороками отнимет шанс на жизнь у других, здоровых, людей?

Вопрос, конечно, страшный. И сам факт существования этого вопроса говорит о том, что живем мы точно не в стране первого мира, потому что там, в первом мире, таких этических вопросов давно не ставят. Там инвалидов спасают не в ущерб чужому праву на жизнь, а потому, что право это у всех одинаково.