Мессианская импотенция
Глобальное прожектерство как уходящий для России пережиток прошлого
В свое время философ Бердяев, рассуждая о русской философской традиции, с пафосом писал:
Подводя итоги русской мысли XIX в. на социальную тему, русским исканиям социальной правды, можно сказать, что в России вынашивалась идея братства людей и народов. Это русская идея.
Справедливости ради, конечно же, можно было упомянуть точно таких же искателей, живших за рубежом, поскольку наши корифеи далеко не во всем были оригинальны. Тем не менее, русская философская мысль, действительно, была особо зациклена именно на «идее братства людей и народов».
Правда, оценивая результат таких исканий, невольно возникает один неудобный вопрос: а кому, собственно, пригодилась такая, с позволения сказать, «правда»? И дело тут совсем не в том, что возвышенные помыслы не нашли должного признания и широкого воплощения. Скорее, наоборот, — именно назойливая трансляция высоких идей давала подпитку российскому самодержавному деспотизму. Звучит, на первый взгляд, парадоксально. Но только на первый взгляд.
Напомню, что идеологическая база, на которой с самого начала строилось российское самодержавие — еще со времен Московии — была напрямую увязана как раз с идеей «братства людей и народов». В самом конце XV столетия такие духовные авторитеты, как Иосиф Волоцкий и архиепископ Новгородский Геннадий разработали учение об особом духовном призвании Руси, об ее исключительном значении в судьбах всего христианского мира. Подчеркиваю — ВСЕГО ХРИСТИАНСКОГО МИРА! По тем временам это был самый настоящий глобализм. Под Русью, естественно, подразумевалось Московское княжество. И ключевой фигурой в этом глобальном процессе был, как мы понимаем, великий князь московский — особа, «приближенная», так сказать, к Богу и получившая от него неограниченные властные полномочия. То есть московский правитель буквально отвечал за судьбы мира и — в силу столь величайшего бремени — был неподсуден и неподотчетен простым смертным.
Таким образом, с московским правителем, олицетворявшим Святую Русь, связывались надежды на наступление новой эры — эры Святого Духа, «третьего царства». Почему именно Руси, по мысли тогдашних идеологов, выпала доля участвовать в делах «спасения» мира? Упомянутые идеологи объясняли это тем, что именно русская земля «ныне благочестием всех одоле». В «Повести о белом клобуке», где, собственно, содержалось мистическое обоснование столь почетной роли, заявлялось: «...в третьем же Риме, еже есть на русской земле — благодать Святого Духа воссия».
Интересное замечание делает в этой связи Сергей Зеньковский:
Учение о «третьем царстве», как царстве Святого Духа, которое еще придет на землю вслед за царством Бога Отца, царством Ветхого Завета и закона — и царством Сына, царством Нового Завета и временем спасения, — зародилось в учении хилиастов еще в первые века христианства. Оно было распространено в раннем Средневековье и в Византии. Тем не менее, можно предполагать, что более близкие, непосредственные, источники этой доктрины, развитой в Белом Клобуке, были скорее западного, чем непосредственно Византийского происхождения.
То есть Зеньковский прямым текстом заявляет, что идея русского мессианства идет с Запада, не имея ничего общего с византийским православием. Далее он упоминает об учении Иоахима Флорского и его последователей, с коими боролась католическая церковь. Уместно привести следующее высказывание:
Эта доктрина царства Святого Духа, возвещавшая конец нашей грешной эры и наступление нового духовного и святого века, несомненно, проникла с Запада и оживилась в связи с ожидаемым в 1492 году окончанием исторического мира.
В одной из своих работ я уже показывал, что еще задолго до появления «научного коммунизма» в Европе было несколько попыток осуществить самую настоящую мировую революцию. Позже эта волна хлынула на русскую землю, вызвав к жизни московскую деспотию с ее глобальными притязаниями. Еретики, напомню, ставили перед собой именно глобальные цели — преобразовать мир, объединить все человечество (а как иначе, коль речь шла о новой мировой эпохе). Коммунисты, собственно, ничего оригинального в этом плане не открыли, а только «по-научному» перефразировали старые еретические учения. Катары, богомилы, дольчиниты, адамиты и анабаптисты были, по сути, их предшественниками (о чем, кстати, уже достаточно много написано).
Вырисовывается знакомая картина: средневековая Европа бурлит от социальных протестов, легионы борцов за «новый мир» (то есть за рай на земле) время от времени нагоняют жути на верных католиков, однако вожделенное царство Святого Духа никак не проявляется наглядным, зримым образом. Иоахим Флорский загадывал это событие на 1260 год, однако, в силу реальных обстоятельств, его последователям приходилось регулярно отодвигать в будущее эту волнующую дату.
И тут вдруг в отдельно взятой стране сие событие как будто свершилось! Или почти свершилось. Точнее — страна была на пороге воплощения долгожданной мечты: царство Святого Духа начинается с Московской Руси: «...в третьем же Риме, еже есть на русской земле — благодать Святого Духа воссия». Потому как русский народ «ныне благочестием всех одоле». А поскольку данное событие, как мы отметили, имело мировое значение, то отсюда на Святую Русь возлагалась упомянутая миссия по объединению всех народов в Духе Святом. В общем, русскому народу надлежало осуществить мечту всех радикальных европейских сектантов, безуспешно пытавшихся объединить все народы мира. Инструментом такого объединения должна была выступить Русская держава, то есть Московия — как «образцовое» государство, скрепленное властью «священного» владыки, обязанного исполнять эту мессианскую роль.
В общем, вот так неожиданно у товарища Ленина, «творчески» переосмыслившего марксистское учение о мировой революции, обнаруживаются далекие предшественники, столь же творчески переосмыслившие популярные в тогдашней Европе идеи. Мне, конечно, могут возразить тем, что Иосиф Волоцкий и архиепископ Геннадий боролись за самостоятельность русской православной церкви и даже и не думали оправдывать самодержавный деспотизм (именно так рассуждает Зеньковский). Однако это обстоятельство не меняет сути дела. Если уж проводить аналогию до конца, то стоит заметить, что идеологи социалистической революции также ни о каком деспотизме в стиле товарища Сталина не помышляли. Наоборот, русская революционная интеллигенция была помешана на идеалах свободы (как, впрочем, и провозвестники царства Святого Духа — они тоже помышляли о торжестве свободы).
Учение Маркса, как мы знаем, вообще заявляло об отмирании государства при победе коммунизма, и даже называло коммунистическую формацию «царством свободы» (опять совпадение с царством Святого Духа!). Ленин писал о «диктатуре пролетариата», совершенно не имея в виду единоличное правление коммунистического вождя. Но, как мы знаем, светлая теория очень часто расходится с практикой, хотя практику проницательные люди вполне могут предвидеть благодаря непредвзятому осмыслению выкладок теоретиков.
Бердяев верно указывал, что русские революционеры отличались той же религиозной одержимостью, как и представители радикальных староверческих сект. Данное сравнение отнюдь не высосано из пальца. Сектантский дух русских революционеров, их острое неприятие существующего мира и готовность приносить жертву во имя отвлеченных идей хорошо описаны в многочисленной художественной, публицистической и философской литературе.
Бессмысленно отрицать, что в марксизме русские революционеры искренне оценили все то, что наиболее созвучно нашим философствующим «искателям социальной правды»: неприятие существующей действительности, веру в наступление новой эпохи, установку на преобразовательную деятельность и, конечно же, осуждение капиталистической наживы с позиций некой общечеловеческой нравственности. Дух капитализма для русских революционеров был тождественен духу эгоизма. Именно «эгоизм» во всех его проявлениях подвергнулся всестороннему осуждению в трудах корифеев русской философии, о которых с таким пиететом высказался Бердяев.
Основной вклад этих возвышенных теоретиков в становление деспотизма выражается не в том, что они, грубо говоря, пудрят людям мозги бесплодными социальными химерами. Их влияние заключается в поддержании необходимой нравственной атмосферы, придающей деспотизму силу и основательность. Я давно уже утверждаю, что главные пособники тиранов — это не подлецы и приспособленцы. Последние — лишь выгодополучатели. Главная опора деспотизма — это бескорыстные жертвователи, готовые безропотно выполнять волю тирана, а иной раз даже проявляя в этом деле неподдельный энтузиазм.
Так вот, весь пафос русской философской мысли направлен на то, чтобы поддержать в государстве именно такой порядок отношений между властью и подданными, чтобы воспитать армию покорных жертвователей, лишенных ясных представлений о собственных интересах. Мало того, сами эти интересы воспринимаются как нечто, не имеющее какой-либо ценности и нравственного оправдания. Труженик Стаханов не ставит вопроса о премиальных — он совершает свой «трудовой подвиг» исключительно за «идею». Чкалов, готовясь к перелету через Северный полюс, не подписывает с правительством контракта. Советская продавщица не может улыбаться за деньги. Студенты работают на колхозных полях не ради заработка, а «выполняя долг» перед Родиной. Здесь я привожу типичные примеры наших «высоконравственных» мотиваций, где всё совсем не так, как у американцев. И началось это, надо сказать, задолго до прихода к власти большевиков.
Иван Грозный в письме к английской королеве Елизавете искренне возмущается тем, что ее подданные пекутся будто бы не о ее славе, а о своих интересах — «и не токмо бояре, но и мужики торговые». Королева, по его разумению, ведет себя как «девка пошлая», позволяя подданным ставить под сомнение свое королевское величие. Иными словами, российский самодержец не допускает и мысли, чтобы его «холопы» в принципе имели собственный интерес. В ПРИНЦИПЕ!!! Всех их помыслы, все их действия должны быть направлены только к славе и величию своего государя. И никак иначе. То есть самоотречение подданных должно быть безусловным, поскольку безусловна и сама власть царя. Никакие «контрактные», взаимовыгодные отношения в такой схеме взаимодействия народа и власти не предусмотрены вообще. Это как раз есть тот императив, что красной нитью проходит через всю русскую мысль — личный интерес является «низменным» мотивом, не имеющим нравственного оправдания! Он — показатель «эгоизма», признак отступления от «безусловного начала нравственности». Я не буду здесь приводить цитат, ибо это есть общее место у любого корифея русской философии.
Именно в данном пункте я усматриваю коренное отличие нашего «культурного кода» от «культурного кода» Западной (главным образом — англо-американской) цивилизации. Если на Западе несколько поколений мыслителей выводили формулу «разумного эгоизма», пытаясь выявить некую «точку совпадения» личных и общественных интересов, то в России получила распространение этика безусловного альтруизма, где личный интерес был задвинут на задний план. Зато на первый план вышли цели и задачи глобального масштаба, с личными интересами, разумеется, никак не увязанные. Этого не предполагается даже в теории, поскольку согласно постулатам нашей «высокодуховной» моральной философии, нравственное достоинство личности раскрывается исключительно на пути отречения от личного в пользу глобального.
Я понимаю, что на уровне отвлеченных кабинетных рассуждений такой идеал обладает особой притягательностью. Наши философы и публицисты любят рассуждать о «духовном стержне» русской культуры, якобы лишенной «мещанской пошлости», свойственной Западу. Однако при этом они совершенно игнорируют то обстоятельство, что подобная расстановка приоритетов придает нашей хваленой «духовности» сходство с тоталитарными сектами. И не только в теории, но и, самое печальное, на практике.
В чем заключается характерная особенность отношений в тоталитарной секте? В том, что узкая группа «избранников» получает здесь благо и ресурсы за счет самопожертвования большой массы рядовых адептов. Чтобы сохранить такие отношения, верхушка должна постоянно «накачивать» рядовых верующих «высокими идеями», стимулируя их самоотречение. Российское самодержавие и советский строй держались на тех же основаниях. И наши «высокодуховные» моралисты своими проповедями вносили немалый вклад в поддержание указанного порядка.
Например, нет никаких сомнений, что так называемая «рабская покорность» русских крестьян, распекаемая на все лады нашей либеральной интеллигенцией, появилась не в результате прямых запугиваний или из-за какого-то прирожденного мазохизма, а в результате целенаправленной психологической обработки, начавшейся еще в Московский период. Восхваляемая славянофилами община с ее круговой порукой и передельной собственностью создавала идеальные условия для растворения индивидуальности и культивирования обезличенных коллективистских начал. Человек, выращенный в такой среде, вряд ли мог проникнуться отчетливым пониманием собственных интересов и рационально сформулировать свои требования к властям. Маленький кругозор, замкнутое существование в ограниченном пространстве долгие годы, целые столетия порождали в простом мужике уверенность в незыблемости и «естественности» того порядка, в котором он пребывал от рождения. Поэтому то, что славянофилы с пафосом объявляли «соборностью», по сути своей в точности соответствовало положению рядовых адептов тоталитарной секты. И такой порядок, еще раз подчеркнем, целенаправленно поддерживался царским режимом. Одним лишь внешним принуждением удержать в повиновении многомиллионную крестьянскую массу было бы невозможно.
Подчеркнем, что наши философы, включая славянофилов, ценили в простом русском мужике именно те качества, что были на руку господствующему классу: религиозную экзальтированность, терпеливость, смирение, чрезмерную простоту и доверчивость, отсутствие индивидуализма. Для сохранения крестьян в подчинении властям очень выгодно было культивировать именно эти черты характера.
Совершенно очевидно, насколько выгодно господствующему классу существование такого «идейного» народа, склонного к самопожертвованию, не предъявляющего властям никаких претензий по поводу ущемления своих прав или интересов — уже ввиду полного отсутствия в общественном сознании самих таких понятий. Исторический опыт показывает, что люди, которые не могут четко, рационально осмыслить свои интересы, неспособны ни к какой корпоративной солидарности, в результате чего склонны любые протестные настроения направлять в утопическое, иррациональное русло, попадаясь на уловки хитрых манипуляторов и политических авантюристов. Такой народ отказывается от одной химеры ради другой, практически ничего не меняя в своей судьбе.
В России с определенных пор сложилась именно такая ситуация: огромная масса русского крестьянства, не обладая никакой собственностью и живя фактически в условиях обычного права, создавала все блага для относительно немногочисленной привилегированной социальной группы. Безусловно, покорность русских мужиков своим господам была целиком и полностью обусловлена их религиозным почитанием царя. Это очень хорошо осознавали веховцы, когда объясняли революционным интеллигентам, что именно царь сдерживает простонародье от беспощадного и кровавого бунта. Освященный царской волей порядок приобретал в глазах крестьянской массы легитимность, а все издержки и притеснения связывались в народном сознании, обработанном официальной пропагандой, не с существующей системой, а с моральной испорченностью конкретных господ, «плохих бояр». Поэтому и в борьбе с бесправием народ более полагался на добрую волю самодержца, нежели на свои собственные усилия. И до сегодняшнего дня в этом плане не произошло никаких кардинальных сдвигов.
Нынешнее обращение российской верхушки к «духовным скрепам» преследует ту же цель — затуманить «холопам» мозги высокими идеалами, дабы не дать им повода заявить о своих интересах. В противном случае пресловутая «вертикаль власти» рассыплется как карточный домик.
В свете сказанного нетрудно понять, что избавление от государственного произвола лежит на пути смены упомянутого «культурного кода», а именно в сознательном отказе от этики безусловного альтруизма во всех ее проявлениях. Это означает, прежде всего, «перестройку» приоритетов в обратном порядке, сделав личные интересы граждан страны ОТПРАВНОЙ ТОЧКОЙ в определении интересов государства. «Человечество» в этой системе координат вообще должно находиться на заднем плане. Всё это я называю стратегией снятия мессианского бремени с русского человека.
Безусловно, на этом пути нам придется морально реабилитировать ряд понятий, нещадно девальвированных в русской философской традиции. Например, национализм и национальное государство. Забавно слышать, как сегодняшние имперские выходки Путина некоторые западные аналитики и российские оппозиционеры объявляют проявлением «русского национализма» (и даже «русского великодержавного шовинизма»). Причем, мало кто при этом задается вопросом: может ли существовать «русский национализм» при полном отсутствии русского национального государства?
Совершенно очевидно, что на данном этапе именно национализм является антитезой империализму. Нежелание принять данный тезис лишний раз свидетельствует об укоренившихся предрассудках, навязанных нашей «высокодуховной» философией.
Отметим, что русские философы, будучи последовательными глобалистами, решительно отвергали национализм и национальный интерес, также видя в нем проявление «эгоизма», препятствующего де нравственному прогрессу, а стало быть — установлению химерической эпохи «братского единения народов». Как я уже сказал, именно эта красивая (в теории) идея поддерживает на практике деспотический режим и оправдывает как раз имперские (по сути — глобальные) притязание российских властей.
Примечательно, что сегодняшние апологеты и пропагандисты имперских устремлений (Проханов, Дугин, Кургинян и иже с ними) являются убежденными глобалистами и ярыми противниками национального государства. Включение их в число «националистов» — это либо большое недоразумение, либо сознательная подмена понятий, призванная дискредитировать саму идею русского национализма. В этой связи любая попытка противопоставить имперскому реваншу очередную глобалистскую химеру означает вернуть всё на круги своя. Как я уже показал, смена одной химеры на другую, бесконечная беготня за несбыточным идеалом как раз вписывается в старую мессианскую парадигму, на которой выстроилось деспотическое российское государство.
Точно так же необходимо давать себе отчет в том, что сегодняшняя массовая поддержка путинской авантюры, обставленной ложными призывами к восстановлению «русского мира» (что есть типичная имитация и «разводка» русских людей со стороны Кремля), может содержать безотчетное стремление определенной части русских людей к своему национальному государству. Это именно то, в чем им долго отказывалось и отказывается по сию пору по упомянутым «идейным» мотивам. В отличие от Украины, в России сознательно сохранялась квази-имперская модель политического устройства, которая, как ни странно, не ставилась под сомнение даже либеральной интеллигенцией.
Однако суть империи как раз и заключается в том, что она либо неуклонно расширяется, либо распадается. Если вы — противник распада, вам рано или поздно придется делать ставку на расширение. В этом случае действия Кремля четко согласуются с логикой имперского бытия. По-хорошему, Российская Федерация нуждалась в глубоком «переформатировании». Однако Кремль этот путь для себя исключил, занявшись укреплением «вертикали власти». Поэтому военное обострение на границах, переход в наступление — неизбежное следствие сознательного сохранения имперского стиля управления. Этого стоило ожидать. Хватит ли Кремлю ресурсов — это уже другой вопрос. Главное, что сила кремлевской экспансии (как уже становится очевидным) будет напрямую зависеть от готовности русских людей (именно русских) к самопожертвованию во имя «идеи».
Понятно, что никаких материальных компенсаций Кремль русскому народу не предложит. С одной стороны, компенсировать просто нечем физически, а с другой, любая материальная компенсация в подобных «патриотических» вопросах ломает сложившуюся у нас парадигму отношений между властью и обществом. Так, фактически, будет перечеркнута та традиция управления, что установилась пятьсот лет назад, когда московские самодержцы навязывали подданным безусловное подчинение, предполагающее только «моральные», но никак не материальные компенсации. И у меня есть большие сомнения, что российский политический класс сознательно пойдет на отказ от этой традиции, ибо это равнозначно отказу от беспрецедентно комфортных условий, от привилегированного положения.
Так что всякие попытки приписать Кремлю использование «национального эгоизма» лишены всяких оснований. Горячие поклонники Путина уже сейчас готовы затянуть пояса ради «удержания» Крыма, даже не надеясь когда-нибудь там побывать. «Идея» тут важнее материальных благ. Уточню, что для большинства российских обывателей в Крыму нет прикормленных прокремлевских бандитов. Там есть далекие «русские братья», страдающие от засилья «бандеровских фашистов». Чего бы ради дальнего не пожертвовать ближним? Это и есть наглядный, показательный пример торжества этики безусловного альтруизма (то же самое, кстати, было и в истории с Сочинской Олимпиадой). И в этой связи сравнения Путина с Гитлером, обещавшим немцам долю добычи в большой войне, совсем неуместны. Если российская власть недвусмысленно — внятно и отчетливо — предложит русскому народу участие в войне ради ощутимой материальной выгоды, то можете считать, что мы очутились в другом государстве. Но, скорее всего, этого предложено не будет. Наоборот, войной попытаются оправдать уменьшение «пайка», ухудшение материальных условий, сопровождая эту тему пафосной апелляцией к «духовным скрепам».
В общем, нетрудно понять, что снижение эскалации вокруг Украины возможно только через культивирование в русском обществе этики «разумного эгоизма», что на социально-политическом уровне однозначно будут соответствовать политике национальных интересов без всякого «идейного» затягивания поясов во имя абстрактной славы государства и какой-то там отвлеченной «правды» (а тем более — ради отвлеченного «человечества»). Остается удивляться, почему за десятилетнее пребывание во власти российских либералов наших людей не приучили оценивать действия властей по этим простым, прямолинейным критериям. Не потому ли, что российский «либерализм» — такое же историческое недоразумение, как и мнимый путинский «национализм»?
