«Левиафан»: хватит на нас кричать
Писать об этом фильме в конце января приличного человека могут заставить только самые крайние обстоятельства. У меня их накопилось три.
Первое - это обилие звенящих подголосков. Знаете, я тоже сначала была несколько шокирована поголовным обращением россиян в кинокритиков: о фильме не высказался только неграмотный. А потом присмотрелась и поняла: люди картину в основном не смотрели. И те, кто его ругают, и те, кто хвалят. Как догадалась? Один ляпнет, что глядел не отрываясь на некую Лизавету, которую якобы бесподобно сыграла Елена Лядова. Другой клянется, будто все полтора часа просмотра плевался и наконец-то выплевался. Третий пищит: дескать, сильнее звягинцевской трилогии мир еще ничего не видел. Меж тем, никакой Лизаветы в фильме нет, длится он отнюдь не полтора часа, да и трилогию Звягинцев пока не снял. Видимо, народ, как и подобает толпе (а это — толпа), кинулся истерить.
Отсюда следует второе обстоятельство: обсуждение фестивальной судьбы фильма идет без учета его художественной части. Тысячи людей публично спорят, бывает так в жизни или не бывает, выпивает обычный автослесарь две бутылки в день или только полторы, изменяют ли мужу у него под носом, подплывает ли кит так близко к берегу и по законам ли физики руина церкви не падает на пьяных детей. О кино не говорит почти никто. Те редкие голоса, что доносятся сквозь истеричный ор толпы, затаптываются на корню. Почему? Да потому что художественные достоинства фильма куда, на мой взгляд, ниже политических.
Нет, кино и правда прекрасно. Хорошее такое крепкое кино. Но никак не триумфатор мировых фестивалей. Я говорю об этом в трезвом уме и твердой памяти, сознавая, что слова мои обернутся против меня и что люди с околоинтеллектуальной биографией непременно запишут меня в ура-патриоты, православные хоругвеносцы и кремлевский планктон.
Я очень люблю Андрея Звягинцева и несколько раз смотрела его «Возвращение» и «Изгнание». Я любила такое кино, потому что оно было искусством. Тогда Звягинцева ругали: дескать, может снимать только ради искусства. Я в ответ робко спрошу: зачем же снимать еще? Зачем писать книги, если не ради литературы? Зачем сочинять музыку не ради музыки? Реальность нужна, социалка? Ну так реальность скопировать куда проще, чем создать искусство.
К моему большому разочарованию, именно копированием реальности Андрей Звягинцев и занялся. Уход в социалку, а потом еще и в политику как бы обессилил его, обескровил. Наверное, такое кино — зеркало русской души — кино, которое учит, вскрывает нарывы, ставит социально важные вопросы, имеет право быть востребованным. Но я в нем прока вижу мало. Есть режиссеры, создающие искусство на ровном месте, то есть, на голой социалке: Каурисмяки, Паркер, Кислевский... да тьма таких! Но Звягинцева я в их числе не вижу. Для меня искусство в кино Андрея Звягинцева умерло, как только он взялся препарировать нашу реальность.
Собственно, никаких претензий к видению этой реальности у меня нет. Да, мы живем в черном мире. Мы бесправны, нас могут давить, ломать, убивать. Почти каждый из нас — бесчестен, аморален. И, да, нет ничего ужасного, чтобы вынести это на обсуждение иностранцев. Тем более, иностранцы всегда любили смотреть скорбные ленты о бедах и пороках неразвитых народов. Их дрожь пробирает при виде героя-очередной жертвы государственной системы третьего мира. Это нормально. Ненормально видеть в этом искусство.
В «Левиафане» я не вижу высокого искусства. Я вижу, что фильм — крепкий, хороший, мастерский — уползает у режиссера из рук, растекается между пальцами.
Актеры... Есть актер Мадянов, который, выступив в своем едва ли не обычном киноамплуа, создал шокирующий по целостности образ. Актер, который-таки дождался написанную под него роль. Если бы американцы давали «Оскара» и за иностранные роли, то нужно было бы дать премию Мадянову. Из представленных в оскаровском шорт-листе фильмов сильнее роли нет.
Среди немногочисленных ренегатов, которые осмелились заговорить о художественной стороне картины, популярно мнение, будто Алексей Серебряков вытянул роль и весь фильм. На мой взгляд, утверждение сомнительно. Серебряков тянул своего Николая, как мог. Я смотрю фильм и понимаю, какой он — Николай Серебрякова. Каков Николай Звягинцева, я даже не догадываюсь. Персонаж совершенно не прописан. Он может быть подкаблучником, а может — семейным тираном. Может быть жестким мужиком с твердыми кулаками, а может — нюней, размазней. Николай этот мог оказаться спившимся интеллигентом, зверем-десантником... Да кем угодно! Когда я вижу Серебрякова в других его серьезных больших ролях (коих, скажем прямо, было немного), я понимаю, кого он играет, какая перед ним поставлена задача. И когда я вижу Лавроненко у того же Звягинцева, я также понимаю, кого ему сказали играть. Понимали, видимо, это и в Канне, потому как Лавроненко главный приз получил, а Серебряков нет. Хотя масштаб героя, главная роль в потенциально оскароносной эпопее (насчет эпоса не шучу) могли бы дать Серебрякову не только пальмовую ветвь. Но не дали. Почему? Не знаю. Я смотрю на экран и вижу, что актер сам пытается сшить, связать своего персонажа, сделать его цельным, правдоподобным, вещественным. Получился Николай. Немного слабовольный, с подпитым духом, этакое промежуточное эволюционное звено между спивающимся десантником и тварью дрожащей. Но каким бы ни был актер, как бы он ни вживался в роль, ни запирался на два месяца в декорированной хатке-мазанке, он в одиночку роль на «Оскар» не вытащит. И фильм, где главный герой — полупрозрачный, невнятный, неясный, тоже получать «Оскар» не должен. Так в жизни не бывает.
Насколько я представляю, пробы к «Левиафану» для актеров стали шансом получить международное признание. Вдовиченков ждал утверждения несколько месяцев и ради Звягинцева отказался от фильма британца Кевина МакДональда. И что получил Вдовиченков? Что было ему играть в «Левиафане»? Театралы говорят, Вдовиченков — прекраснейший актер. Охотно верю. Но где ему было проявить себя в «Левиафане», наиграть на венецианского льва или канскую пальму? Не вижу я, чтобы роль была прописанной. Такой же полупрозрачный, вернее, почти прозрачный персонаж. Актер бьется, как муха в стакане, и не понимает, что с персонажем сделать. Кто он этот Дмитрий? Просто хрен, приставленный для иллюстрации паскудства русской бабы? Просто голова, в которую мог бы выстрелить герой Мадянова? Персонаж без биографии, без характера, без темперамента. А ведь за почти два с половиной часа можно было прорисовать героя до последнего прыща на заднице!
Хорошо, не хватило времени на адвоката. Но героиней-то заняться можно было? Здесь мне вообще ничего непонятно. Мне непонятно, какую задачу выполняет актриса, которая из фильма в фильм сидит в кадре с одним и тем же лицом. И на кита смотрит, и от мужа уходит, и отцу говорит: «Жалко у пчелки в попке» с одним и тем же лицом. Нет, конечно, раз ее снимают в таких разных картинах, значит, режиссеры считают ее удивительной актрисой. Но меня Елена Лядова удивляет только умением два часа просидеть в кадре с неизменным лицом. Какую режиссерскую задачу она выполняет, мне непонятно.
Что делает прекрасная работа Михаила Кричмана, мне тоже не всегда понятно. На кого, на какую сцену работают монументальные съемки. На что работает северный пейзаж, стихия Баренцева моря? Такое ощущение, будто оператор снимал сам по себе и старался иногда вырваться из режиссерской неопределенности. Просто снимал прекрасные северные картины. Часть из них вошла в ленту. Все!
Мне не нравится, что режиссер многое не объясняет. Я слишком большая и слишком самоуверенная девочка, чтобы считать себя настолько непонятливой. Обычно, все-таки, когда мне говорят, я понимаю. А здесь — нет. Стало быть, по каким-то причинам режиссер не счел нужным сообщить. Хорошо, если он молчит из вредности или оригинальности замысла. А если — не сумел сказать? Не смог? Не хватило выразительности?
Выразительность в «Левиафане» иногда терпит бессилие и вместо художественного приема, вместо таланта, вместо мастерства заменена легкими на раскол символами. Бутылка водки, портрет Путина, Pussy Riot, мат рекой. А вы попробуйте без единой бутылки в кадре объяснить иностранцам, как русские запиваются. На пальцах покажите, что такое вертикаль власти, без самого слова вертикаль и без портрета Путина. И расскажите, что такое РПЦ, без Pussy Riot, без этих семиотических костылей, которыми спасаются обессилившие режиссеры или живописцы.
И в том, какие выбраны костыли — самые что ни на есть экспортные — виден фестивальный гудок, который манил режиссера куда больше зрительского признания. Андрей Звягинцев — на удивление чуткий к фестивальной конъюнктуре режиссер. Когда был спрос на искусство ради искусства, он снял «Возвращение» и поехал в Венецию. Когда стали давать призы за внутренние конфликты, Звягинцев снял «Изгнание» и направился в Канн. Причем, умение режиссера угадывать конъюнктуру на качестве фильмов никак не сказывалось.
Сегодня другая конъюнктура. В Канн «Левиафан» прибыл с опережением графика: спрос на антироссийское кино сформировалось ближе к зиме, летом же все еще верили, что с Россией можно договариваться. Кроме того, антироссийская истерия в Европе не так сильна, как в США.
Нет, спрос на страсти-мордасти о путинской России никак не умаляет фильма «Левиафан». И уж тем более никак не возвеличивает нашу поганую действительность, где церковь и власть превратили бесхребетное население в плодородный слой для свой личной почвы, на своей личной земле.
Меня не возмущает, как Россия показана иностранцам. Более того, я всегда радуюсь, если кому-то из русских удается рассказать о нашей стране правду. Чем больше будет таких фильмов, тем меньше в мире останется очарованных великой русской душой идиотов. И даже если кто-то снимает такие фильмы исключительно для экспортного потребления, меня это нисколько не тревожит.
Кстати, вы слышали, что всех нас, которые не дождались российской премьеры фильма, Андрей Звягинцев назвал преступниками? Ну, извините, дорогой! Мы очень хотели посмотреть, что вы сняли в том числе и на наши — кровные, налоговые — деньги. Если бы вы не предпочли устроить показ в России в последнюю очередь, мы бы непременно отправились в кино. Однако вы решили показать фильм кому угодно, только не нам. Даже в Македонии, на Филиппинах и в Бразилии фильм давно посмотрели, а в России его все нет и нет. Словенцы фильм видели, тайваньцы и арабы в ОАЭ, а мы нет. Вы ждали, уважаемый, что весь мир будет с интересом обсуждать, какое прекрасное кино снял русский про русских на деньги русских, а мы бы, как покорные песики, сидели смирно под столом и ждали? Нет, уважаемый, так не бывает. Я понимаю, что у вас были другие планы. Что вы наметили кинофестивали, что российская ранняя премьера, чего доброго, сорвала бы фестивальную судьбу ленты. Имеете право. А мы имеем право знать, что вы сняли на наши деньги. У вас, уважаемый режиссер, уже второй фильм про подонков. Вы на весь мир заявили свою интенцию если не сопротивляться, то люто ненавидеть коррупцию и злоупотребление властью. Режиссер, поднимающий руку на такие проблемы, должен бы знать простую истину: в приличной стране (в таких, где вы предпочли запустить премьеру «Левиафана») за любой народный рубль нужно отчитываться. Взяли у Минкульта помощь — будьте добры понимать, из чьего кармана она оказывается. Ах, не уважаете права налогоплательщиков? Хорошо. Имеете право. Но не забудьте сообщить об этом оскаровскому комитету.
Что ж, да, милые соотечественники. Все мы, кто похвалил, а тем более, поругал фильм раньше 5 февраля, преступники. Кто просто онлайн подсмотрел, тот — преступник средней руки. А кто фильм скачал, тот уже — матерый вор. Я фильм посмотрела. Но денег жертвовать за него не стала, так как в хорошем качестве фильм в сети не появился. Смотрела, чтобы — говорю, как на духу! — знать, о чем скандал. Выложили бы в хорошем качестве — я бы непременно заплатила 300 рублей, то есть, цену билета во второй половине премьерного сезона. Заплатила бы обязательно, потому как, во-первых, я не очень верю в возможность проката фильма в России, во-вторых, живу я в деревне и, если уж быть честной, в кино ради одного фильма не поеду.
Ради такого — не поеду. Пересматривать его не стану. «Левиафан» безусловно кино большое. Фильм этот должен будет увидеть каждый образованный житель нашей планеты. Чтобы знать о нас больше, чтобы понимать нас лучше. Чтобы узнать об РПЦ, о библейской Книге Иова. Фильм хорош, талантлив, художественен. Но в каждом из этих эпитетов есть маленькие минусы, которые в сумме приводят к недоумению от фестивальной жизни картины. Прекрасные актеры, прекрасные образы, умопомрачительные съемки, эпичный сценарий — да. Но все это — уровень хорошего, может быть, даже лучшего за последние годы российского кино. Российского, но не мирового. Если бы «Левиафан» ограничился «Золотым орлом», никому не пришло бы в голову копать глубину образа Николая, расстановку актеров в кадре и синеву Баренцева моря. Для России и для лучшего российского фильма года ленте хватило бы аргументов. Для статуса лучшего мирового кино их не хватает. Не случайно, повторю, в Канне из всего «Левиафана» отметили только сценарий. Хороший, масштабный, глубокий. Сценарий, по которому снимают лучшие фильмы всех времен и народов. Но Андрей Звягинцев по этому сценарию лучшего фильма не снял.
Не получилось, и не надо! — сказала бы публика, посмотрела кино и разошлась. Но нет, мировая, причем, преимущественно американская, пресса натягивает фильм на шедевр. А когда маленькую шкурку тянут на большую болванку, она лопается.
Вот «Левиафан» и лопнул. И повалили из него вопросы: почему за столом не так сидят, почему у актрисы глаза рыбьи, причем уже который фильм подряд, почему Николай — непонятно кто и откуда, почему алкоголизм иллюстрируется бутылкой, власть — Путиным, а антиклерикализм — Pussy Riot? Остался бы фильм не переоцененным, никто бы таких вопросов не задавал. Юрию Быкову же их не задают, хотя прошу отметить, что в «Дураке» алкоголики изображены как раз без бутылки и вертикаль власти — без портрета Путина.
Эти бутылка, мат, Путин на стене и Pussy Riot в телевизоре, они для режиссера, как для актера — крик. Слабый актер в трудной сцене переходит на крик — никаких других инструментов у него не оказывается.
Звягинцев сорвался на крик. Он кричит уже вторую свою картину. Те лакуны, которые образовались после ухода из его лент кристального искусства, забиваются сценическим криком. Не нутряным, не звериным, не праведным, а обычным художественным.
Не надо нам кричать, уважаемый! Мы все слышим. И видим. Просто, не все мы любим кричащих актеров — некоторые из нас по старинке ждут мастерства и таланта. Искусства ждут.
